Десяток только ждал сигнала к выступлению. Вой следили за противостоянием бека и сотника, готовые прийти на помощь, невзирая на численный перевес противника. Здесь, в окружении врагов, они дорого продали бы свои жизни. Впрочем, Рушан-бек тоже это понимал.

Все это время Михаил не произнес ни слова. Но сейчас в тишине раздался его слабый голос.

— Забудьте… про меня. Я… уже умер. Как наш… князь…

Семён перестал подталкивать сотника. Они оба остановились.

— Князь жив! — громко произнес Семён.

— Жив..?

— Да что ему сделается?

— Это хорошо… очень хорошо…

В глазах пленника стояли слезы.

— …хорошо…

Все стремительно менялось.

Когда Михаил увидел, как князь упал, пронзенный стрелой, что-то в нем надломилось. Само его пленение и продажа Рушан-беку были лишь отдельными частями ошеломительного падения в бездну. Ничто больше не подкрепляло его веру. То мужество, о котором рассказывали байки в дружине, было разбито, как плошка. Сотник был просто сломлен. Он до сих пор сопротивлялся беку только из врожденного упрямства. Но сейчас слова десятника вновь разбудили в нем надежду.

— Держись, друг, — крикнул Семён, отъезжая, — мы еще вернемся.

Топот копыт заглушил издевательский смех бека.

— Ты вернешься, сотник, я знаю, — крикнул Рушан вдогонку и снова расхохотался.

Ехали молча. Никому не хотелось разговаривать. Слишком тяжело было оставить своего товарища в неволе, тем более Михаила, которого многие знали и любили. Его судьба могла стать судьбой каждого.

Семён несколько раз останавливал десяток, чтобы послушать, не преследуют ли их. Все было спокойно, погоню не выслали, видимо, бек действительно считал, что сотник придет к нему с повинной головой.

А с Георгием действительно творилось неладное.

С тех пор, как они покинули улус бека, и до самого Сарая он не произнес ни слова. Его лицо застыло и не теряло этого напряженного выражения, словно его терзала какая-то внутренняя мука. Мысли витали где-то далеко от Семёна, дружинников и простирающейся вокруг степи.

— Не казни себя, ты же ничего не мог сделать, — не выдержал Семён.

Георгий и в этот раз не ответил.

Когда они приехали в лагерь, небо совсем потемнело и покрылось звездами. Сотник так же молча расседлал коня и вошел в шатер, который делил с Якимом и его сыновьями. Однако спать ложиться, похоже, не собирался.

Семён постоял рядом с шатром, потом позвал одного из дружинников, с которым еще на обозы ходил.

— Станешь сегодня здесь, — приказал он, — если сотника понесет ночью воздухом подышать, не пускай ни в коем разе да товарищей позови. Чтобы мне сотника в степь не упустили! Понял?

— Понял. Как не понять.

— Ну давай, иди, да смотри в оба!

— Обижаешь, Семён.

— Я не обижаю, а проявляю бдительность.

Теперь десятник слегка успокоился. Можно и своими делами заняться. Он отправился к воям, сидящим у костра.

Сон не шел к Георгию. Он, не раздеваясь, прилег на свою лежанку и теперь изучал купол шатра в мельчайших подробностях. Все уже спали мирным спокойным сном, а сотник, лишь только закрывал глаза, видел измученного Михаила, прикованного к столбу. При мысли о том, что после их отъезда Рушан-бек причинил ему какое-то зло, а возможно и убил, Георгия начинало бить крупной дрожью, которую он не сразу мог унять.

Хитрый бек действительно заронил в нем сомнение, стоит ли его жизнь жизни Михаила.

Умом сотник понимал, что это предложение сделано лишь для того, чтобы внести смятение, заставить его и бывших с ним дружинников напасть на улус и погибнуть в неравной битве. Георгий не принадлежал себе и не мог принимать подобные условия, пока выполнял задание князя. Но душа болела все равно.

Он, не колеблясь ни секунды, бросился бы в самую гущу схватки, чтобы выручить друга, но сейчас бесславно сдаться на радость беку… Нет, это невозможно.

Можно, конечно, попытаться отбить Михаила, но тогда они должны будут очень быстро покинуть Орду, так и не выполнив до конца задание князя. Да и народа потеряют ранеными и убитыми…

И все же нельзя оставлять Михаила в руках у этого бешеного зверя… Впору самому за ним ехать.

Георгий резко встал, направился к выходу из шатра.

Дорогу ему перегородил дружинник. Он, похоже, собирался его не пропустить.

— Это что такое? — изумленно спросил сотник.

Дружинник был смущен, но твердо ответил:

— Семён велел тебя в степь не пущать.

— Семён? Велел? Вроде бы я здесь отдаю приказания! Забыл, кто ваш сотник?

Часовой замялся.

— Ты, да только сейчас я тебя не пущу, не серчай.

В душе Георгия закипал гнев.

— Только попробуй! Руки прочь!

Из темноты раздались еще голоса.

— Остановись, начальник. Добром просим. Не надо тебе в степь.

Георгий опешил. Первый раз его дружинники проявили такое неповиновение.

— Почему?

— Потому что за Михайлой Семён поехал.

Сотник замер, потом неожиданно громко расхохотался.

— Ай да лесной медведь! Опередил.

Сотник решительно отодвинул перегородившего дорогу дружинника и подошел к остальным.

— Сколько он народу с собой взял?

— Никого, сам поехал.

— Один… Впрочем, так у него больше шансов на успех, наверняка в улусе ждут небольшой отряд, — Георгий махнул рукой: — Жалко, меня забыл пригласить…

— Он так и подумал, что ты тоже соберешься, поэтому нам велел тебя сторожить, сказал, что твоя жизнь ценнее.

— Что бы он в этом понимал… А давно он уехал?

— Уж час прошел. Не догоним уже.

— Вот и я подумал. Нужно выслать дозор ему навстречу. А мы будем ждать. Больше ничего не остается.

Сотник быстро раздал указания, и его разведчики, как тени, покинули лагерь.

Сам вернулся в шатер, нужно было все обдумать. Он почему-то знал, что у Семёна все получится.

Не пущать в степь!

Сотник усмехнулся. Его ничто не смогло бы удержать.

Он снова прилег и попытался хоть ненамного забыться. Кто знал, что будет утром. Нужно отдохнуть.

Но события вечера все равно не шли из головы. Георгий снова стал испытывать беспокойство, теперь уже за Семёна. Вдруг он будет схвачен? Или убит? Сотник знал, что его десятник так просто не дастся. Но мало ли что может случиться.

Помоги ему, Господи!