— Не очень понимаю критерии оценок в этой профессии.

— И не надо. Этим заняты две надзирательницы в звании шарфюреров СС, которые превратили обитательниц бараков в рабынь. С одной из женщин мне удалось коротко поговорить, и вот вам пример падения нравов в нашей самой элитной службе. Она рассказала, что один из ее постоянных клиентов принес ей в уплату за услуги полфунта сливочного масла. Надзирательница, узнав об этом, затащила клиента к себе, разделась и легла с ним в постель, после чего масло, естественно, досталось ей.

Вы представьте, сотрудница СС предлагает себя заключенному за кусок масла! Если бы фюрер узнал о творящемся здесь, он снес бы головы и Коху, и всем его прихлебателям!

— Думаю, так и произойдет, однако, мы с вами этого не узнаем. В субботу наша миссия в лагере заканчивается, и я отправляюсь в Псков обратно через Берлин. Думаю, и вы здесь не задержитесь.

— В понедельник Шниттке и я тоже выезжаем в Берлин. Полковник уже через несколько дней отправится обратно в Псков. А я проведу отпуск вместе с папой в нашем имении недалеко от Берлина. Ну а потом меня куда-то направят. А если нет, останусь дома. Будем вдвоем коротать время — я очень люблю наш дом. Тишина, речка журчит, кругом люди все простые, а потому добрые.

— Папа знает о вашем приезде?

— Ни в коем случае! — замахала она обеими руками. — Это должно быть неожиданностью. Мы с папой любим сюрпризы. Но я, как правило, преподношу неприятные.

— А вы не пробовали нарушить это правило и сделать любимому отцу что-то приятное?

— Я не сразу оценила ваш сарказм, но вы попали в точку. Я подготовила ему необыкновенный сюрприз. Только вот не знаю, рассказывать вам или?

— Если есть сомнения, то лучше воздержаться.

— Ну вот, я хотела пококетничать, а вы сразу уж песок на зубы сыпете. Вот теперь уж я обязательно расскажу вам. Но сначала, — она подняла рюмку, — за наших родителей. Мы преподносим им неприятности, а они продолжают нас любить.

— Парадокс природы.

— Верно. Сегодня утром я узнала, что тут через дорогу в лесу расположился лагерь для знаменитостей, в котором находятся итальянская принцесса Мафальда фон Хессен с обслугой, бывший премьер-министр Франции Леон Блум, но, главное, потомственный промышленный магнат Фриц Тиссен, с которым наша семья очень дружила. В детстве я часто сидела на коленях у дяди Фрица, который обожал меня и тепло относился к моему отцу. Фриц Тиссен был первым, кто серьезно финансировал партию. Фюрер постоянно лично с ним встречался. Однако от переутомления Тиссен вдруг заболел психически и стал резко выступать против тех, кого ранее финансировал. Ну, словом, болезнь есть болезнь. И мы, потеряв его след, решили, что произошло самое худшее. Ведь ему за семьдесят. И вдруг я узнаю, что он здесь жив и здоров!..

— Но вы же его не видели, может, это только слухи?

— Как не видела? — Карин даже привстала в кресле. — Я долго уговаривала Руге, и он наконец согласился, проводил меня в этот, как он его называет, «заповедник тщеславия», где мы и пробыли почти час. Конечно, поначалу дядя Фриц не узнал меня, но когда я ему все объяснила, то очень тепло говорил со мной. Более того, просил передать папе, что скоро выходит отсюда, вновь берет в руки руководство концерном и обязательно свяжется сразу с папой. Представьте, какой это будет для него подарок!

* * *

Ранним субботним утром, когда солнце, прячась еще за горизонт, разбросало по небу холодные и острые, как ножевые лезвия, лучи, к служебным воротам концентрационного лагеря подкатил черный «Мерседес» с зашторенными окнами.

Сидевший рядом с водителем майор предъявил охраннику пропуск со штемпелем «Люди и груз проверке не подлежат». На пропуске и под штампом стояла подпись заместителя коменданта, которая почему-то не устроила вахмистра. Он кивнул. Двое автоматчиков усилили прочность шлагбаума своими телами, после чего сам вахмистр направился в охранное помещение. Вскоре он вернулся и легким кивком санкционировал одновременно и поднятие шлагбаума, и проезд автомашины, не добавив при этом прежнему безразличному выражению лица даже слабых намеков на доброжелательность или неприязнь.

Машина выехала на узкое асфальтированное шоссе, повернула налево и, минуя виллы блюстителей лагерного порядка, уверенно двинулась вперед. Проехав еще небольшой отрезок, машина несколько притормозила перед дорожным указателем «на Веймар», затем повернула направо и покатила по сырому от утренней росы пустынному шоссе.

Воздух вокруг был насыщен хвойным ароматом, который щедро распространяли деревья, выстроившиеся в густо зеленую шеренгу по обе стороны шоссе. Ехали молча, и вряд ли кто-либо из пассажиров мог отгадать мысли, владевшие в тот момент его попутчиками.

В Веймар прибыли с первыми лучами солнца, осветившими медленно пробуждавшийся город с брусчатой мостовой, отшлифованной временем и отмытой дождями. Миновали центр и остановились у небольшого гостиничного дома, рядом со зданием вокзала.

Пассажиры выгрузились быстро, ибо багажа у них не было. Едва попрощавшись, шофер лихо развернулся на небольшой привокзальной площади и заспешил домой, опасаясь, что неприятно молчаливые люди передумают и запросятся в обратный путь.

За стойкой в гостинице приезжих встретила еще заспанная, но уже накрашенная дама.

— До какого числа желаете оставаться у нас?

— До первого поезда на Берлин.

Дама бросила взгляд на настенные часы, а затем на висевшее перед ней расписание поездов.

— К сожалению, господа, утренний поезд только что отошел от перрона, и если вы захотите дожидаться следующего, оставаясь в гостинице, вам — она сделала выразительную паузу, — придется платить за целые сутки.

— А когда следующий поезд? — поинтересовался Генрих.

— В восемь вечера, через десять часов.

— Мы остаемся. И пожалуйста — три билета, купе до Берлина, — Генрих выложил две купюры на стойку.

— Тогда я готовлю вам завтрак, — засуетилась при виде денег хозяйка.

А майор и двое штатских в костюмах разных цветов, но весьма схожих по фасону, поднялись в свои номера.

* * *

Берлин встретил гостей недружелюбно. Едва поезд вполз под стеклянные перекрытия вокзала, как во всю мощь вдруг взревели сирены, возвещая воздушную тревогу. Тут же загрохотали зенитки и несколько раз ухнули свалившиеся с неба бомбы. Руководствуясь указательными стрелами на стенах, пассажиры поспешили в бомбоубежища, каждый со скоростью, предписанной ему возрастом и состоянием здоровья. Не сомневаясь в том, что английские летчики, зависшие высоко в небе над Берлином, честно выполняют свой долг и не станут бомбить союзников по коалиции, трое прибывших из Веймара вышли из-под вокзального колпака на улицу и, уставившись в небо, принялись внимательно наблюдать за шарившими по небу лучами прожекторов.

— Немедленно в убежище! Этим штатским разгильдяям простительно, но вам, господин майор! Через фронт прошли, знаете, что ночью с неба ничего хорошего ждать нельзя.