он, обнаружив перед собой такую картину.

– Здесь есть фен? – поинтересовалась я у санитара, отходя от Германа.

– Есть, а зачем тебе? – глядя на мои мокрые волосы и руки, прикрывающие верхнюю часть туловища, уточнил он.

– Рубашку высушить.

– Повесь на солнышке. Я тебе дам другую.

12.29.

Он принес мне чистую белую футболку.

– Держи, это Германа, – произнес он.

Я надела её, утонув в белоснежной ткани.

– Великовато, – заметила я.

– Сойдёт, – улыбнулся мне мой подопечный.

Я тяжело вздохнула, и мы втроём отправились в столовую, когда Герман оделся.

Пока они обедали, я прополоскала от мыла свою одежду и повесила сушиться на верёвке с обратной стороны клиники.

13.17.

– Странно, мама сегодня не приезжала, – вспомнил Герман, садясь на кровать.

– Может быть, она приедет вечером, – подбодрила я его.

– Возможно.

– Что будем делать?

– Спать…

– Ты устал?

– Да. А ты нет?

– Я тоже.

Обнявшись, мы крепко уснули. В его мир мы больше не возвращались. Какой теперь в этом был смысл, если нам и в реальности хорошо вдвоем?

15.47.

Мы проснулись и отправились на прогулку. В саду было прохладно.

– Прости меня, – произнес Герман, сидя на скамье рядом со мной.

– За что? – удивилась я.

– За то, что ты попала в больницу.

– О чем ты? Тебе не за что извиняться. Ты ни в чем не виноват.

– Виноват, – признался он.

– Объясни, – попросила я.

– Еремеев умер из-за меня, поэтому, в качестве мести, меня хотели лишить самого дорогого… Тебя.

– Не придумывай.

– Я всего лишь рассуждаю логически.

– Нет. От Еремеева ты защитил меня. В этом нет… ничего такого, за что меня могли бы убить. Всё в порядке, как бы жутко это не звучало.

– Я чувствую себя виновником всех твоих бед…

– Герман, это паранойя.

– Зря я вернулся к этой теме.

16.08.

Мы услышали скрип ворот и голос Ольги Павловны.

– Встретишь маму? – предложила я.

– Как? Вани нет, а на тебя я опираться на стану.

– Почему это?

– Ты после операции.

– Тогда не опирайся, а обними и вперёд!

Он недоверчиво улыбнулся. Я встала со скамьи и подошла ближе. Он бережно обхватил мою талию и поднялся на ноги. Я чувствовала только лёгкое прикосновение. Он старался идти самостоятельно, чтобы не причинить мне вреда – ещё одно доказательство того, что он не псих. У умалишённых нет чувства жалости и сострадания.

Когда мы вышли из-за угла, мама моего подопечного остановилась и чуть не расплакалась, увидев нас.

– Боже, – повторяла она, – Боже, сынок!

Он подошёл к ней и обнял. По её щекам потекли слезы.

– Яна, ты выздоровела? – уточнила она, выглядывая из его объятий.

– Да, Ольга Павловна, всё в порядке, – ответила я и направилась в клинику.

Обнаружив Ваню, я попросила его помочь Герману добраться до палаты. Через несколько минут они втроём показались в холле.

16.23.

Мы с санитаром оставили мать и сына, а сами отправились в комнату для персонала.

– Чай будешь? – предложил мне мой коллега.

– Давай, – согласилась я.

Он подал мне горячую кружку с фруктовым ароматом и сел рядом.

– Как у вас с Женей дела? – поинтересовалась я.

– Отлично. Всё воскресенье провели вместе… Она такая…

– Да знаю я! И не один год! – не смогла я сдержать улыбку. – О чем вы час могли болтать?

– Обо всем на свете. Я безумно влюблен в её голос, в её дыхание…

– О, да ты можешь начинать писать для неё стихи!

– Могу… Наверное… А вы чем с Германом занимались, пока меня не было?

– Где? – сделала я вид, что не понимаю, о чем он говорит.

– В душевой.

– Ну, ты ушел на целый час… А он, что? Должен был под водой стоять всё это время!

– И ты решила ему помочь?

– А чего ты переживаешь? – усмехнулась я.

– Пациента мне тут растлеваешь!

– Он не против.

– Конечно, он обеими руками за! Ты только представь, мужику тридцать шесть лет, а у него ещё ни разу не было женщины.

– Можно подумать, что у тебя была! – фыркнула я.

– Была, – выпалил он.

– Одна?

– Две… даже три!

– Да чего уж там? Говори сразу «двадцать».

– Ну, не двадцать, а три точно было.

– Так ты «бэушный»? Надо Женьку предупредить…

– Так! Не надо! Я сам!

– Ладно, ладно…

– Хочешь сказать, что ты чистая?

– Ага, – ответила я, сделав глоток чая.

– Да ладно? – оживился он.

– Представь себе…

– Ни с кем? Никогда?

– Ни с кем. Никогда.

– С ума сойти!

– Сходи. Тут тебя и положат, полечат, – засмеялась я.

– Да, блин! А Женя?

– Это уж ты сам спрашивай.

– Ну хоть намекни, – взмолился он.

– Нет. Все вопросы к ней.

– Ладно, – протянул он.

– Вот и отлично.

– Ян?

– Ну что?

– У тебя даже с Германом ничего не было?

– Даже с ним.

– Вы же так часто остаётесь наедине…

– Вань, усмири свою фантазию.

– Ладно, ладно.

Мы допили чай в тишине и отправились в палату.

17.00.

Я остановилась у двери и прислушалась.

– Тебе родители не говорили, что это некультурно? – шепотом спросил у меня санитар.

– Что некультурно? – так же тихо уточнила я.

– Подслушивать чужие разговоры.

Я не стала отвечать ему, а только обострила свой слух.

– Ты же понимаешь, что я стараюсь и борюсь изо всех сил больше для нее, чем для себя? – раздался осторожный голос Германа.

– Я тебя ни в чем не осуждаю, даже наоборот… Ты – большой молодец, и я тобой бесконечно горжусь… Ты у меня самый замечательный сын, – ответил женский голос.

Я постучала и приоткрыла дверь.

– А вот и Яночка пришла… – заметила Ольга Павловна. – Я, наверное, пойду.

Она вышла из палаты и попросила меня проводить её.

– Как он? Есть прогресс? – поинтересовалась она, выведя меня на улицу.

– Вы же сами видите. Он теперь может самостоятельно ходить. Сегодня даже принял душ без помощи санитара.

– Да, я знаю. Он мне сказал.

– Всё хорошо. Он идёт на поправку.

– Господи, Яна! – с тоской воскликнула она.

– Что такое?

– Я так хочу, чтобы вы были счастливы вместе!

– Давайте не будем торопить события.

– Просто пообещай мне, что не предашь его. Второй раз в жизни он этого не вынесет.

– А кто его предал в первый раз?

– Ты знаешь, почему он оказался в психиатрической больнице?

– Да, он мне рассказывал.

– Тогда, ты должна знать, что в первый раз его предала я. Я не поверила ему и не защитила. Результат – двадцать один год в смертельной рубашке под транквилизаторами. Ты бы простила за такое?

– Не знаю, – честно ответила я.

– А он простил.

Наступило молчание. Она замерла и всмотрелась в одну точку.

– Извини меня, я пойду.

Она