У молодых летчиков, еще не обстрелянных и не терявших боевых друзей, появление в полку девушек-летчиц, да еще со стайкой технического персонала, вызвало большое оживление. Ни о каких женских полках они до этого не слышали. Всем было, конечно, «очень интересно — что это за летчицы к нам приехали».[254]О том, что девушкам здесь не место и что они могут погибнуть, молодежь не думала, как не думала о возможности собственной смерти. С появлением девушек мужчины стали чаще бриться и меньше ругаться матом.[255]Командир полка напрасно боялся, что присутствие девушек-летчиц будет отвлекать мужчин от боевой работы. С их появлением мужчины стали более собранными и серьезными.

Из четырех летчиц Клаву Нечаеву в полку запомнили лучше других — из-за красоты и потому, что она первая погибла. Клава носила пилотку, не убирая под нее прядь русых вьющихся волос, которые падали ей на лоб. Не прошло и нескольких дней ее пребывания в полку, а в нее уже влюбились двое: восемнадцатилетний Володя Микоян, младший сын наркома, и командир полка Клещев. Узнав, что у Клавы нет планшета, Клещев дал ей для полетов свой.[256]

По возвращении со Сталинградского фронта в середине сентября 1942 года заместитель Верховного главнокомандующего генерал армии Г. К. Жуков, секретарь ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков и командующий советскими ВВС А. А. Новиков, направленные на этот критический участок как представители Ставки Верховного главнокомандования, отослали Сталину следующую возмущенную докладную записку, посвященную действиям истребительной авиации на Сталинградском фронте:

«В течение последних шести-семи дней наблюдали действие нашей истребительной авиации. На основании многочисленных фактов пришли к убеждению, что наша истребительная авиация работает плохо. Наши истребители даже в тех случаях, когда их в несколько раз больше, чем истребителей противника, в бой с последними не вступают. В тех случаях, когда наши истребители выполняют задачу прикрытия штурмовиков, они также в бой с истребителями противника не вступают и последние безнаказанно атакуют штурмовиков, сбивают их, а наши истребители летают в стороне, а часто и просто уходят на свои аэродромы.

То, что мы докладываем, к сожалению, не является отдельными фактами. Такое позорное поведение истребителей наши войска наблюдают ежедневно. Мы лично видели не менее десяти таких фактов. Ни одного случая хорошего поведения истребителей не наблюдали».[257]

Исключением не был даже особый 434-й полк, состоящий, за исключением братьев Микоян и женщин, из очень опытных летчиков. При приближении немцев летчики трусливо вставали в уже знакомый читателю оборонительный круг. В один из дней в начале сентября, находясь в воздухе, Степан Микоян услышал по радио кричащий женский голос: «“Мессера” сверху! “Мессера”!» Это предупреждал наземный пост наблюдения. Летчики и сами увидели подходящие выше немецкие истребители и вошли «в оборонительный вираж». В таком круге они могли только обороняться, но не атаковать немецкие самолеты. Яки сделали несколько виражей, Микоян видел советский самолет впереди и, оглядываясь, с облегчением убеждался, что и за ним тоже идет самолет с выкрашенным в красный цвет носом. Вдруг метров на сто ниже его под углом градусов тридцать проскочил самолет с желтыми полосами на крыле. Ме–109! Степан понял, что тот пытался его атаковать…

Один як вышел вверх и стал энергично качать крылом — это командир полка призывал летчиков к себе. Необходимо было прекратить вираж и начать активный бой… Степан вспоминал, как на аэродроме летчики не смотрели друг другу в глаза — таким опытным, обстрелянным не к лицу было пассивно виражить.

Видя, как пасуют перед «мессерами» даже бывалые летчики, командир полка не спешил выпускать в воздух девушек. Вскоре после их появления в полку он решил проверить их летные качества и провел с ними учебные воздушные бои. Командир звена Клава Нечаева полетела первой. Вначале Клава почти зашла в хвост Клещеву, но он увернулся и скоро был у нее в хвосте. «Дальше все произошло молниеносно, — вспоминала Клава Блинова. — Самолет Нечаевой качнулся с крыла на крыло, словно еще подумал — падать или не падать, — и свернулся в штопор».[258]Сама опытная летчица, Клава Блинова знала, что несложно вывести самолет из беспорядочного штопорного падения. Если, конечно, высота позволяет. А если ее нет? Степан Микоян вспоминал, как все летчики, перепуганные, так как высота уже была небольшая, в страхе за Нечаеву закричали: «Выводи, выводи!» — как будто она могла их услышать. Она успела вывести, и тогда весь аэродром, напряженно следивший за поединком, облегченно вздохнул.[259]

Эти показательные воздушные бои подтвердили опасения Клещева. По мнению летчиков 434-го полка, «летчицы были неплохо обучены пилотированию истребителя, выполнению взлета и посадки. Но подготовка их к боевым действиям страдала серьезными недостатками».[260]Было очевидно, что они «не умеют тактически грамотно вести воздушный бой, маневрировать на вертикалях, эффективно применять оружие». Этому их не обучили в Энгельсе, так что необходимо было учить и учить уже в боевом полку. Семенов не представлял, как они станут воевать в такой тяжелой воздушной обстановке, какая сложилась под Сталинградом: «их просто по-человечески жалко посылать в бой…» Клещев не форсировал событий, выпускал девушек ведомыми с опытными летчиками. И все-таки всех не уберег.

Погода стояла прекрасная, и каждый день немецкие бомбардировщики прилетали большими группами в сопровождении истребителей бомбить станцию Котлубань и советские войска рядом с ней. 16 сентября летчицы напрасно ждали от командира полка разрешения принять участие в вылетах. На их самолетах летали летчики-мужчины, которые вернулись к вечеру после шести боевых вылетов с «черными от усталости лицами» и глазами, воспаленными от перегрузок. Когда собрались у командного пункта, было объявлено, что главный гитарист и песенник полка Коля Парфенов, полюбившийся женскому звену, не вернулся из боя. И хотя видели, что при падении самолета с его бортовым номером пилот не выпрыгнул с парашютом, летчики все еще надеялись на чудо: случалось и так, что летчики, которых никто уже не ждал, возвращались в свою часть через несколько дней со своей или вражеской территории, обожженные, хромая, но живые.

На следующий день, 17 сентября, Клаве Нечаевой и Клаве Блиновой разрешили совершить боевой вылет, поставив их ведомыми к опытным летчикам Котову и Избинскому, командовавшим группами истребителей.[261]Группа подошла к линии фронта. С высоты взгляду открывалась необыкновенная картина. На земле шел бой, видны были взрывы, вспышки орудийных выстрелов, на востоке горел Сталинград. Дымка от пожаров поднималась на километр-два, и сквозь нее проглядывали блестящие полоски Волги и Дона.[262]Задание оставалось прежнее: прикрывать наземные войска от бомбардировщиков противника.