Свой первый бой, вошедший в историю 8-й воздушной армии, Лиля Литвяк провела 27 сентября. Ее и Беляеву (по некоторым сведениям, и Катю Буданову) включили в состав группы, которую повел на задание сам командир 287-й авиационной дивизии полковник Данилов. Согласно официальной истории 8-й воздушной,[277]«группа вступила в бой с двумя пятерками бомбардировщиков Ю–88», которые шли бомбить Сталинградский тракторный завод. Командир полка Хвостиков атаковал «юнкерс» в паре с Литвяк, но был подбит огнем стрелка бомбардировщика. С бомбардировщиком разделалась Литвяк, расстреляв его с дистанции тридцать метров — так, наверняка, с близкого расстояния, она любила бить и в своих будущих боях. После этого, как пишут авторы «Восьмой воздушной», Литвяк «пристроилась к Беляевой, и они вместе вступили в бой с подошедшими на помощь бомбардировщикам истребителями противника».[278]Работая в паре, они «сбили Ме–109», и победу записали на обеих. Об этой воздушной победе упомянул в своих воспоминаниях даже командующий Сталинградским фронтом Еременко, ошибочно называя летчицу Ниной Беляевой и не упомянув Литвяк. А у нее через день или два, в третьем боевом вылете, произошел еще один воздушный бой, да еще какой! Уж тут о Литвяк заговорили: этот бой положил начало слухам и легендам, которыми за следующий неполный год обросло ее имя.

Большинство русских источников заявляют, что этот бой произошел 13 сентября. Вероятнее всего, это не так, но мы не знаем точную дату: девушки не входили в личный состав 437-го полка, и никаких свидетельств об их воздушных боях в документах полка не сохранилось. Нет их и в документах 586-го женского истребительного полка: от него их временно открепили. Не сохранились и письма Лили, где она описывала бы эту свою победу. Так что победа Литвяк здесь изложена на основе воспоминаний техников, пары строчек от военного корреспондента и слухов, ходивших по 8-й воздушной армии. Слухов было предостаточно: эта история долго передавалась в 8-й воздушной из уст в уста, обрастая подробностями. Говорили, что Литвяк разрешили облетать самолет после ремонта, она вылетела и летала кругами над аэродромом. Появились немецкие истребители, но Литвяк их сначала не заметила, и командир полка Хвостиков в ужасе схватился за голову, крича: «Сожрут девку!»[279]Однако Литвяк, заметив немецкие самолеты, открыла огонь и не только не была сбита, а сама сбила «мессершмитт» и благополучно села. Что-то здесь, конечно, уже анекдот: облетывают самолеты после ремонта без боекомплекта, а как открыть огонь без боеприпасов? В заметке о Литвяк, которая вышла через полгода, корреспондент с ее слов писал, что сбитый самолет был не истребитель, а бомбардировщик. Теперь уже не узнать, как точно все было на самом деле. Но, не зная еще Лилю Литвяк, летчики полка отнесли эту победу хорошенькой блондинки на счет сумасшедшего везения.

Сбитый немецкий летчик выпрыгнул с парашютом и, так как бой происходил над аэродромом или совсем рядом с ним, после приземления был доставлен в штаб авиадивизии. Летчик оказался непростой, с увешанной наградами грудью. В тот момент победы советских истребителей, да еще такие эффектные, с живьем пойманным немецким пилотом-орденоносцем, были нечастым явлением. Начальство решило лично устроить немецкому летчику допрос и, как любили делать, представить ему сбившего его летчика. Вызвали радистку, которая вела по радио переговоры с советским летчиком, и та подтвердила, что сбила Литвяк. Немецкий летчик, услышав, что его сбила двадцатилетняя девушка, не поверил. С большим удовольствием послали за Литвяк. В тот день радистка Скоробогатова впервые встретилась с этой девушкой-летчицей, раньше она слышала только ее голос.[280]

Свой недавний перевод радистом в 8-ю воздушную армию Аня Скоробогатова приняла с радостью: уж очень страшно было под Сталинградом в наземных частях. К тому же она очень хотела служить в летной части, пусть даже радистом. В ее задачи входило осуществлять связь с летчиками, находящимися в боевых вылетах, — теми, на чьих самолетах стояли рации. Стояли они на всех без исключения иностранных самолетах, какие использовали в советской авиации, — например, «аэрокобрах», а вот из советских самолетов рации имела лишь половина. Аня Скоробогатова чувствовала, какая важная связь, тонкая и теплая ниточка, устанавливалась между ней, сидящей у рации, и парнями, поднимающимися в небо Сталинграда, — с некоторыми, кого сразу сбивали, только на день или два. Для ребят в этом страшном небе девичий голос радиооператора был необычайно важен, он был единственной нитью, связывавшей их с землей, с нормальным миром. И, когда Ане велели придумать для себя позывные, пароль для летчиков, большинство из которых никогда не видели ее лица, Аня решила, что в эфире ее будут звать «Незабудка». Название цветочка, голубого как ее глаза, легкомысленного и земного, будет напоминать им в их, может быть, последнем вылете в сталинградском аду о земле, о девушках, о летнем луге.

В последние дни помимо мужских голосов в эфире появились женские. Голос у Лили был, как у самой Ани, высокий, в отличие от более низкого голоса Кати Будановой. Голосов Беляевой и Кузнецовой Аня не запомнила, может, и не слышала их в свои дежурства. Литвяк в воздухе много не разговаривала — как думала Аня, из осторожности: у немцев тоже были рации. Позывные менялись, но Аня запомнила, что часто позывным Литвяк был «Чайка» — с соответствующим номером, в зависимости от номера самолета. В день, когда Лиля сбила над аэродромом «мессершмитт», ее позывной был «Чайка–15». При личном знакомстве «Чайка» (Аня узнала, что «Чайку» зовут пилот Литвяк) оказалась очень хорошенькой, невысокого роста, с «прекрасной ладной фигурой», в идеально сидящей на ней военной форме, с тонкой талией, со светлыми вьющимися волосами. Лицо обычное, ничего особенного, но на щеках нежный румянец, глаза блестят. Кто-то из собравшегося на допрос начальства попросил ее описать бой.

Советские «историки» потом сочинили, что Лиля описала свой воздушный бой на немецком, который «знала в совершенстве». На самом деле она описала его еще более понятным языком — языком жестов, которым всегда и везде объясняются друг с другом летчики: им нет необходимости в словах, чтобы понять друг друга. И много лет спустя — сорок, пятьдесят, шестьдесят — Аня Скоробогатова на встречах ветеранов 8-й воздушной наблюдала, как летчики, вспоминая свои бои, меньше говорят, чем показывают руками.[281]«Я зашел отсюда», — показывают руки; «он атаковал сбоку, я сделал маневр», и так далее, и так далее. Руки летчиков живут своей собственной, отдельной жизнью, мечутся, рассказывая о моментальных решениях, молниеносных перемещениях в трехмерном пространстве, которые невозможны без тренировки и особого таланта. Лилины руки двигались, играли глаза, лицо светилось. Она показала, как дала свечу и атаковала с высоты — именно в этот момент Аня Скоробогатова слышала в эфире «Пошла!»: так она рапортовала, когда шла в атаку, позже Аня слышала это «Пошла!» еще не раз.