– Открыть люки!

В кабину врывается утренний холодный воздух. Но после мороза высоты лично мне он кажется тёплым. Чётко слышу, как становятся на фиксаторы створки бомбового люка. И не только слышу, но и чувствую срабатывание механических замков пятой точкой.

– Приготовиться!

Оглядываюсь назад, в кабину. Успеваю ухватить взглядом замершую возле рычага сброса бомб фигуру механика, его горящие лихорадочным блеском широко распахнутые глаза на белом лице и медленно-медленно что-то шепчущие губы. Замечаю и намертво запоминаю эту картинку, и тут же переношу взгляд на наплывающую серо-стальную громаду корабля. И в самый последний момент срабатывает озарение, и я отворачиваю в сторону от оси корабля градусов на пятнадцать – чтобы увеличить площадь накрытия. Жёстко фиксирую самолёт на новом курсе и… Да пора же! Почему лейтенант медлит?

– Давай! – орёт во весь голос штурман, и я точно так же кричу, надрывая изо всех сил горло, как будто от этого крика всё сейчас зависит – и точность попадания, и удача.

– Сброс!

И, кажется, даже слышу, как срабатывают держатели бомб, как клюют носом и уходят вниз крашенные чёрной краской четыре восьмидесятикилограммовые фаршированные взрывчаткой тушки.

Самолёт освобождённо подпрыгивает вверх, придавливаю его несильно и сразу же даю команду увеличить обороты моторам до максимальных.

– Люки закрыть! – кричу назад. За спиной резко обрывается гул ветра. И ревут двигатели, тащат нас вперёд, а я про себя считаю медленно тянущиеся секунды. Одна…

Уходим вверх и влево, крутим плавный разворот. Если вправо, то немцы сразу догадаются, где нас можно искать. А так есть маленькая вероятность, что потеряют на какой-то малый миг. А нам больше и не нужно. Две… Уйдём в глубину суши, потом – в море, там снизимся и развернёмся на нужный курс, сядем, где и рассчитывали. Бензин? Должно хватить. Под обрез, но должно. В крайнем случае сядем где придётся. Ну и главная опасность – немецкие истребители. Сами-то они нам не страшны, но вот если на них успели установить пулемёты… Три… Ладно, мы тоже не беззубые, и не зря я своих стрелков заставлял тренироваться. Вот и посмотрим, чьё кун-фу круче…

Бросаю взгляд на боковое окно, а там ничего не видно. Великий князь весь обзор своим тулупом перекрыл. А второе штурман занял. Да ещё и Второв между ними затесался. Четыре… И ничего ведь не сделаешь. Ни первому, ни второму. И если первому просто так ничего не сделаешь, то у второго это работа. Ему по уставу положено так делать. Правда, истины ради стоит сказать, что и устава того пока ещё нет, но он точно будет. Ладно, пусть посмотрит, полюбуется на результаты своего труда…

Взрыв сначала услышал, а потом и почувствовал. Когда смог с трудом удержать самолёт. И тряхнуло, и поболтало от души – даже в какой-то миг показалось, что крылья отвалятся. Все эти порывы даже парировать не пробовал, так старался, чтобы совсем уж сильно не болтало, и всё. А если бы начал сопротивляться и рулями работать, то точно бы что-то в конструкции не выдержало – развалилось бы. Поэтому пришлось потрястись да поматериться, и даже вслух, так как очень уж страшно было. И стесняться нечего, да и некого. Потому как кто сидел, тот так и продолжал сидеть, крепко в своё сиденье вцепившись, а вот тем, кто в этот момент на ногах к своему несчастью находился, не повезло. Пришлось по полу покататься. Это я купца с князем имею в виду. В основном купца, потому как Александр Михайлович на его мягкую тушку приземлился и почти сразу же к окну вернулся. А вот Второв замешкался, предпочёл всю болтанку на полу проваляться.

И всё это время мы продолжали карабкаться вверх и уходить в сторону побережья. Уходили под дружный довольный рёв великого князя и нашего штурмана.

Я этого восторга не разделял, потому как в отличие от них ничего не видел, да и не до этого мне было. Больше старался удержать машину в нормальном полёте да в работу моторов вслушивался. А ну как какой шальной осколок умудрится до нас долететь… Вряд ли, конечно, но каких только чудес ни встретишь в этой жизни. А Александр Михайлович и наш штурман рассмотрели всё в мельчайших подробностях, так как от окон не отлипали. А что попали удачно, так это и так понятно. Больно уж довольные возгласы доносились от окон.

Высоко забираться не стал, перевёл самолёт в горизонтальный полёт на двух тысячах метров. Как раз и город слева показался. Проходим над его окраинами.

– Командир, наблюдаю внизу справа самолёты противника! – звенит от волнения голос Маяковского.

А мне ничего не видно! Рявкаю во весь голос:

– Пассажирам занять свои места, парашюты надеть! – краем глаза вижу ошарашенную моим рявканьем физиономию князя и сразу успокаиваюсь. Следующую команду выговариваю почти спокойно: – Александр Михайлович, вы мне весь боковой обзор загораживаете. Потрудитесь пройти на своё место. И парашюты не забудьте с Николаем Александровичем надеть, от греха подальше.

Пусть уж лучше на свои места уходят, там хоть какая-то защита бортов присутствует.

– Сергей Викторович, разрешишь? – справа ко мне наклоняется Игнат, показывает рукой на курсовой «максим».

– Давай. Был же уговор.

И смотрю, как казак сноровисто приникает к пулемёту. Следом протискивается Семён, придвигает поближе к себе патронные короба.

Оглядываюсь назад, в проход грузовой кабины, ловлю взгляды стрелков, подмигиваю им и кричу, стараясь перекричать рёв моторов:

– Стрелять без команды, как в Гатчине учили! Про упреждение не забывайте!

Кивает в ответ Маяковский и приникает к прикладу «мадсена». По левому борту то же самое зеркально проделывает Сергей. Орлы! Сейчас и посмотрим, чему наши поэт и механик на ускоренных курсах научились…

На постановке задачи Колчак особое внимание обращал на усиленную оборону немцами морских путей из Швеции, в частности Дивизией обороны побережья и Портовой флотилией в Киле с её авиацией под общим командованием гросс-адмирала Генриха Прусского. А мы как раз и забрались в самую середину этой усиленной обороны. Да ещё и похулиганили тут немного в Кильском канале. И вряд ли после всего этого нас отсюда просто так выпустят… Похоже, сейчас и схлестнёмся с его питомцами, с асами Генриха.

Поёрзал в кресле, усаживаясь поудобнее, перехватил пальцами рога штурвала, пошевелил ступнями. На уже привычную боль в бедре не обратил внимания. Так и идём. Лезть вверх нет никакого резона – по слухам, у немцев новые «Фоккеры» и «Альбатросы» на четыре тысячи метров забираются. С трудом, правда, но ведь забираются. Зато мы на этих же тысячах со всех концов Германии видны будем. Одного топлива сколько сожжём, пока залезем. А ещё нам скоро предстоит свои следы заметать, как только береговую черту пройдём. Потому как нет у меня никакого желания пристальное внимание немцев к месту нашей будущей посадки привлекать. То есть к датским берегам. Поэтому и нужно будет постараться отбиться от истребителей противника над его же территорией… В крайнем случае, над проливами. Над ещё одним Бельтом, название которого не выговорить с первого раза.