и я обвинил ее в измене. Я слетел с катушек и принялся орать – такого со мной никогда не было, и она убежала. Куда она отправилась той треклятой новогодней ночью – с заплаканными глазами, под проливным дождем, когда не видно ни зги, – я до сих пор не знаю.

А с Белл другая история. Если я поддамся чувству, признаю, что не изменяю Джессике, что ее уже пять лет как нет, что она бы хотела, чтобы я жил дальше и не страдал вечно, тогда я не смогу отделаться от ощущения, что обманываю Белл. Она придала мне сил, я увидел себя ее глазами. Она воззвала к светлой стороне моей личности, которая способна смеяться, глупо шутить, кататься с горы на старом жестяном подносе. Я пытаюсь все делать правильно, с достоинством идти по жизни, и Белл понимает это. Она такая же. Мне нравится тот мужчина, каким она меня представляет. Я хочу им быть. Хочу, чтобы все это было про меня. Но она не видит мою темную сторону, которую видел я и о которой мне напомнили в театре, когда мы смотрели «Зимнюю сказку». Тогда в Леонте я узнал себя.

Ведь это моя ревность побудила заплаканную Джессику броситься ночью из дома. Разве не я последние несколько лет все больше контролировал свое окружение? Разве не я определял все так, как мне хотелось, было необходимо, давало возможность оставаться целым и невредимым? Белл считает, что я – полная противоположность ее отца. А что, если нет? Что, если я точно такой же? Ведь не случайно считается, что девочки влюбляются в мужчин, похожих на отца – это действительно так.

Нам необходимо дистанцироваться друг от друга. Сколько ни ходи вокруг да около, каждый раз возвращаешься к той же точке. Белл может быть обо мне высокого мнения, но я-то точно знаю, что обязательно разочарую ее.

Белл

Сегодня вечер викторины. Я с особой тщательностью продумала наряд, долго мылась, а потом полдня убеждала себя, что поступаю правильно. Несколько раз передумывала и давала заднюю, но в итоге пришла к заключению, что это верное решение.

Но сейчас я стою перед пабом и задаюсь вопросом: а какого черта я здесь забыла? Нет, в самом деле, ситуация дурацкая. Я напоминаю себе о том, что Рори не просто так не звонит мне, я не могу навязывать свое общество ни ему, ни его близким.

К пабу, смеясь и толкаясь, подходит шумная компания – все в ней примерно моего возраста – и проходит внутрь. Последний мужчина останавливается, улыбается мне и придерживает дверь:

– Извините, пожалуйста. Вы пришли раньше. После вас.

Он делает приглашающий жест обеими руками, и я зависаю в нерешительности.

– Не уверена, что хочу туда, – говорю я.

Разумеется, хочу, почему бы нет? Он улыбается.

– Там тепло! – Он указывает на камин, топящийся в длинном узком баре. – А тут просто дубак. Проходите, будет весело!

Он наклоняет голову, и я, как образцовая женщина минувшего времени, признательно улыбаюсь и захожу. Он сияет, довольный тем, что «помог» мне войти, и присоединяется к друзьям в баре. Им двигали лучшие намерения.

Я стою у входной двери. Запах глинтвейна поднимается из большой медной кастрюли на барной стойке и распространяется по узкому помещению. В дальнем его конце пылает огонь – языки пламени лижут стенки камина. Атмосфера уютная, но я знаю, что мне здесь не место.

Теперь, когда я нахожусь внутри, это становится еще яснее. Дурацкая была идея. Я снова облажалась. Мне нравится думать о том, чем может ознаменоваться этот вечер, но это не означает, что идея хорошая.

– Белл! Белл! Сюда! – Элисон поднимается из-за третьего от двери стола. – Смотрите, это Белл! Она вам обязательно понравится.

Я улыбаюсь – по крайней мере, надеюсь, что это улыбка, а не гримаса, хотя я бы не поручилась – и направляюсь к ее столу. Вынуждена признать: отчасти я надеялась, что Рори будет здесь, увидит меня, улыбнется во весь рот, и я сразу пойму, что он по-прежнему хочет проводить со мной время. Но вместе с тем я испытываю облегчение от того, что его нет за столом.

– Здравствуйте, дорогая, снимайте пальто и шарф, а иначе зажаритесь, здесь ужасно тепло. Дейв, пододвинься, Белл сядет тут.

Она хлопает по банкетке рядом с собой.

– Не беспокойтесь. Вообще-то я заглянула поздороваться, но на самом деле…

– Ничего не хочу знать, вы нам нужны. Белл знает про Рождество абсолютно все.

Тут я точно делаю гримасу.

– Вы необходимы нашей команде. Обычно я отвечаю за спорт, – говорит Дейв, – Ив – за географию и политику, – женщина возраста Элисон кивает с улыбкой, – Джанет – специалист по поп-культуре…

– Дам ответ на любой вопрос про «Голое влечение» и «Знаменитости идут на свидания», – говорит женщина, сидящая рядом с Ив. На ней рождественский свитер с надписью «Like a Virgin». Разумеется, это Джанет. Кто бы сомневался?

– Элли отвечает за литературу и историю, а вы нам нужны для подкрепления, – продолжает Дейв. – Даже если Рори подойдет, как известно, он… не поклонник Рождества, даже до … хм… Так вот, у него какие-то дела по работе, а мы хотим наголову разбить сидящую вон там команду Стива.

Дейв кивает в сторону стола, где сидят очень серьезные дяди и тети, а один из игроков даже точит карандаши. Я перевожу взгляд на этот стол, где все одеты в рождественские свитера – та шапочка сейчас была бы очень к месту – и смотрят на меня как на спасительницу. Эх, была не была.

– Так что без вас мы никак.

Элисон снова хлопает по сиденью, а Дейв лучится улыбкой. Ив и Джанет согласно кивают.

У Рори дела по работе. Его не будет. Сердце екает от разочарования, но мозг услужливо напоминает, что это к лучшему. Я могу остаться, не обидеть Элисон, приятно провести вечер, после чего удалиться. А Рори уже будет на пути в Австралию, когда узнает, что я была здесь, так что жалости на его лице я не увижу.

Я сажусь и придвигаюсь ближе.

Звенит колокольчик – викторина начинается. Вопросы звучат быстро, один за другим. Элисон – очень азартный игрок, с широким кругозором, и я ей восхищаюсь.

– Доминиканская Республика, – изрекает она свирепым шепотом театрального злодея в ответ на вопрос о том, какая страна начинает праздновать Рождество в октябре.

От возбуждения она едва не вскакивает с места – она знает ответ, а соперники выглядят явно озадаченными.

– Откуда вам это известно? – спрашиваю я.

– Мой прежний сосед был из Санто-Доминго, а еще я читала.

– Мне нравится эта традиция. Может, переедем? И в следующее Рождество будем греться на карибском солнце, – хихикаю я.

– Следующий вопрос! – объявляет ведущий.

Он облачен в шерстяную «тройку» красивого покроя и шелковый галстук, которому соответствует искусно сложенный платок, выглядывающий из кармашка пиджака. Еще у него дреды – настолько длинные, что закручены вверх, и хотя он поглядывает на нас с улыбкой, в его взгляде ясно читается: «Заткнитесь на минутку!» Он симпатичный.

– Что в Англии традиционно ели на Рождество до индейки?

– О, я знаю. Свиную голову с э-э… э-э … горчицей, – шепотом сообщаю я своей команде. Мне здесь нравится, а еще я узнаю кучу всего нового.

Хотя откуда нам знать, сколько домов в секунду должен посетить Санта, чтобы доставить все подарки – это за пределами моего понимания. Ведущий определяет предел погрешности в двадцать – этого недостаточно, и со стороны соперников слышится, как кто-то в досаде бьет кулаком по столу. Я не желаю им зла, хотя Элисон, судя по гневным взглядам, сулит им все напасти, вплоть до бубонной чумы. Результаты еще не подсчитаны, но уже ясно, что задаваться им следует поменьше.

Дейву откуда-то известно, что традиция класть апельсин в чулок повелась от французских монахинь двенадцатого века.

– Пусть он не очень сведущ в истории, но обычаи монахинь знает назубок! – доверительным шепотом сообщает мне Элисон, изогнув бровь.

– Очень нишевые познания.

Я тоже вскидываю бровь.

– Как-то она пригрозила мне, что уйдет в монастырь, и на Рождество подарила книжку-новинку про монахинь, – тотчас отзывается Дейв.

– Вы собирались стать монахиней? – заинтригованно вопрошаю я.

– Нет, конечно, но это отличный способ держать его в тонусе – пусть думает, что у меня есть предложения получше.

– В костюме и на коленях она всегда ощущала себя в своей стихии, – шутит Дейв, и Элисон стукает его подстаканником.

– Не только она, – хохочет Джанет.

– Простите его, Белл. Он до сих пор не уяснил, что мы живем в двадцать первом веке, и его юмор уже не котируется годов так с семидесятых.

– Моя приятельница Темперанс сказала бы, что нет лучшей участи, чем стать Христовой невестой! – хихикаю я.

– И она была бы права. Надеюсь, ты слушаешь, Дейв, нет лучшей участи! Я слышала о Темперанс, Рори говорил, что она… о, Дейв, вперед!

Щеголеватый ведущий позвонил