– Вот чудак человек! – всплеснул руками старичок. – С момента сотворения этого мира он там стоит, не вчера же приехал! Все ржавое уже, продукты пропали, тушенка только армейская уцелела. Бумаги и форма тоже не выдержали, а оружие и горючка – ничего, сохранились.

– Это-то как раз понятно, – я вернул дедку миску с баландой, так и не притронувшись к еде, мне хватило одного только ее запаха. – Непонятно, почему за столько лет такой драгоценный поезд никто не нашел?

– Да кто ж знал, что он там стоит? Кому эта Большая Петровка нужна? Она ж на отшибе от города! По прямой километров пятнадцать, в сплошном Тумане, без единого ориентира. Можно было бы по путям станцию найти, но они аж за Федоровкой проходят, пока туда доберешься, пока по рельсам дойдешь – никакого индекса не хватит столько бродить в Тумане!

– Что правда, то правда, – вздохнул я, – с Туманом шутки плохи.

– То-то и оно, – подтвердил старик, – а чего не ешь-то?

– Аппетита нет, – ответил я и ушел в дальний угол, давая понять, что больше разговаривать не намерен.

– А ты сколько наших-то пришил, милок? – немного потоптавшись у дверей, задал-таки дедок вопрос, как видно, не дающий ему покоя.

– Да человек пятьсот, не меньше! – отрезал я.

– Ирод окаянный! – старик сплюнул и, грохоча пустым ведром, убрался восвояси.

Пусть думает что хочет. Мне от этого ни жарко, ни холодно, все одно – на арену погонят, типа вершить правосудие с помпой. Эх, и почему бы Бригаде не атаковать сегодня этот бандитский приют? Хотя кого я пытаюсь обмануть? Не будет город зарубаться с дачами из-за какого-то там туманника, пусть у меня и полно знакомых что в Конторе, что в Бригаде. Попытаются ли друзья меня спасти? Хочется, конечно, надеяться, но шансов у них нет, так что пусть лучше и не пытаются.

Полученная от старика информация меня настолько заинтересовала, что мысли мои раз за разом возвращались к станции Большая Петровка. И никакие печальные размышления о собственной судьбе были не в силах вытеснить их из сознания.

Поезд – понятие растяжимое. Это могут быть три-четыре вагона в грузовом составе, а могут быть и двадцать-тридцать вагонов. Железнодорожные пути к дачам не подходят, так что притащить все найденное добро по рельсам люди Боцмана никак не могли. Значит, автотранспортом таскали, и, скорее всего, до сих пор таскают. Потому что перевезти сюда даже одну железнодорожную цистерну – это очень серьезная задача. А если цистерн много? Да и нет смысла сразу все тащить на базу, потому что в Тумане горючее находится даже в большей безопасности, чем на дачах. Дед верно сказал – абы кому не добраться до станции, выходит, там груз сам Туман охраняет. Но я как раз таки не абы кто, мог бы принести огромную пользу Степногорску, если бы…

Обидно. И что мог бы сделать много полезных вещей со своим-то ИТ, и что с Ксенией были счастливы вместе так недолго, и что городское начальство занято своим благополучием и межведомственной мышиной возней, а лидер дачников активно укрепляет свои позиции. Ведь получается, что у Боцмана теперь есть оружие, боеприпасы и горючее – все то, чем город держал его на привязи. Следующим шагом дачники захватят оазис на Кирзаводе и оттуда нанесут удар по нефтебазе. А будет в их руках нефтебаза, считай, что окончательно взяли город за горло.

Вот такая неприглядная политическая картина рисуется. И что людям неймется? Нет чтобы сообща выживать, общими усилиями, так нет – везде найдут, за что перегрызться между собой.

По всей видимости, арена постепенно заполнялась зрителями. Уже некоторое время с ее стороны доносился все нарастающий гул голосов. Время от времени в этот глухой рокот толпы врывался резкий, слегка искаженный звук объявлений, сделанных по мегафону. Потом охранники стали по одному и группами уводить обитателей соседних секций. Понятно, куда. Обратно никто не возвращался. При всех плюсах у режима Боцмана есть и огромные минусы. Рабский труд, дикая охота и арена – их ярчайшие приметы. Построили тут, понимаешь, подобие военного коммунизма с рабовладельческим лицом…

Пришел и мой черед. Два охранника вытолкали меня из сарая и, не церемонясь, погнали по гравийной дорожке к воротам, за которыми находилась сама арена с ревущими от восторга зрителями. Здесь пришлось постоять несколько минут, пока усиленный мегафоном голос объявлял прегрешения, за которые я осужден на смерть. Интересно, что в конце шла важная ремарка, повторявшая слова Боцмана. Мол, «закон на дачах суров, но справедлив», и если осужденный одержит победу над «воином правосудия», то ему даруются жизнь и свобода. Ага, то-то ни один из осужденных не вернулся с арены, сразу становится понятно, каковы шансы на «справедливое правосудие». Но приличия как бы соблюдены.

Что ж, не знаю, что за испытание ждет меня за этими воротами, но абсолютно понятно, что станет оно для меня последним в жизни. Жаль все-таки Туманный мир – это еще один шанс прожить жизнь. Не второй – параллельный. Это я прямо сейчас придумал, за пять минут до смерти.

– Дамы и господа, встречайте этого мерзавца: Кирилл Елисеев по прозвищу Королевич Елисей! Прошу любить и жаловать! – взвыл голос на арене. Ворота со скрипом открылись, и охранник легонько толкнул меня прикладом в шею:

– Пошел!

Я сделал несколько шагов и с наслаждением почувствовал, как мои босые ноги ступили на песочек. Плохо уложенная гравийная дорожка закончилась, а арена оказалась засыпанной речным песочком, аккуратно разровненным, да еще и слегка нагретым скуповатым в последние дни летним солнышком. Приятно. Такая мелочь в сравнении со всеми выпавшими на мою долю невзгодами, а все равно приятно. Пусть я иду умирать, но хотя бы ноги мои при этом не будут мерзнуть и сбиваться в кровь об острые камни.

Завидев меня, зрители зашумели еще громче. Я поднял голову и, старательно пытаясь раскрыть заплывший левый глаз, осмотрел арену. Стадион – не стадион, амфитеатр – не амфитеатр. Засыпанная песком прямоугольная площадка метров тридцать в длину и метров пятнадцать в ширину, окруженная кирпичной стеной высотой примерно в три метра. Над стенами вдоль длинных сторон сооружения располагаются небольшие трибуны в пять рядов. В обеих торцевых стенах сделаны ворота, через одни завели меня, противоположные, по закону жанра, должны предназначаться для моего противника.

Зрителей много, сотни три наберется. Интересно, если работникам с плантаций сюда хода нет, значит, здесь только высшая каста дачников за минусом находящихся на дежурстве бойцов и ушедших в рейд туманников. Сдается мне, что насчет численности населения дач в городе очень сильно ошибаются в меньшую сторону.

На правой трибуне, прямо в центре первого ряда важно восседает Рома Боцман со своими ближайшими помощниками. Угрюмая Егоркина физиономия торчит во втором ряду метрах в пяти от предводителя. Не центровое место, Максимов, не центровое, в опалу впал, бедняжка? А вот Деня сидит всего через три человека по правую руку от предводителя. Поймав мой взгляд, он осторожно махнул рукой в знак приветствия. Хоть какая-то поддержка.

– Удачи! – в голосе охранника даже проскользнули некоторые нотки сочувствия.