Бизанкуру, можно сказать, снова чертовски повезло — сравнительно недавно в Маниитсоке появился аэропорт. Однако прямых перелетов туда не было, и Жан-Жак изрядно намучился, пытаясь составить маршрут. Затем он бросил эти бесплодные попытки и просто нанял частный самолет. Это тоже оказалось не таким простым делом, потому что аэропорт был невелик, да и взлетная полоса там была рассчитана не на всякий тип самолета. Тем не менее деньги решают практически все, и Бизанкуру заказали чартерный бизнес-джет, как представителю фирмы, занимающейся поставками трески. Ему предстояло заключить «эксклюзивное право на поставку». Это было очень смешно. Хотя и чертовски раздражало.

С неудовольствием наблюдал он за бессменным видом из иллюминатора — белое пространство вечного льда. Самолетик потряхивало, и было очень неприятно. Нет, он не сомневался, что полет его будет безопасен, но как же начало бесить это отсутствие комфорта. Да еще треска…

— Треска. Чертова треска, — бормотал он, раздраженно меряя шагами небольшой гостиничный номер, совсем не похожий на те роскошные апартаменты, что он привык снимать.

Ну не было здесь самого понятия роскоши — только практичность. Бизанкур основательно экипировался в дорогу, зная, что едет в край вечной мерзлоты. Объемная куртка с гагачьим пухом, меховая жилетка, унты, огромная, как гора, шапка. Его бесил собственный вид, точно он был дикарем, только что покинувшим пещеру. Он считал одежду из меха признаком варварства, она была ему отвратительна. Как и этот мерзкий холод.

— Стало быть, мне придется ездить на оленях или собаках, — продолжал ворчать Жан-Жак-Альбин, в который раз просматривая скудные сведения о стране, выкопанные из Интернета. — Чертовы инуиты, дикари эскимосы, датчане и проклятые льды. Больше восьмидесяти процентов всей Гренландии — сплошной лед. Не хватило мне холодов и ледников Исландии… Да вся эта страна просто символ воздержания — и захочешь, не согрешишь, потому что все страсти, что есть в человеке, заморожены до минусовой температуры.

У Жан-Жака создалось впечатление, что он какой-то мелкий клерк. Нет, он понятия не имел, что испытывают мелкие клерки, изо дня в день мотаясь на отупляющую работу. Наверное, они просто смирились с таким положением вещей — с тем, что они не более чем винтики в этой машине под названием Жизнь. Но ведь он не такой, он избранный. Не зря же у него столько высоких покровителей в царстве теней.

Но… Почему же теперь так часто сосет под ложечкой? Такое неприятное и непривычное ощущение.

Он, разумеется, попытался как можно больше узнать о стране, в которую направлялся. Статьи, выдержки, интервью, политика. Впрочем, знание обычаев страны помогло ему, пожалуй, только раз, с Олафом и Магнусом. Он поймал их на их же мистицизме, вере в сказки про викингов и неумеренной гордыне. Как ни крути, но это все же была гордыня, взращенная на почве национальной гордости. А здесь…

Отец Йоханны, Тулун, занимается поставками трески, ну и что? Да хоть китобой. И как ему поможет эта треска? Допустим, он среди прочего узнал, что ранние аборты, да и вообще аборты для этой страны не редкость. Что ему проку в этих абортах, ведь ребенок уже родился…

В дверь постучали.

— И все-таки треска и аборты, — поднимая палец, сказал вошедший в номер мужчина с красным обветренным лицом и коренастой фигурой. — Добро пожаловать в белое безмолвие, сынок. Сейчас мы с тобой обсудим наши дела.

На госте были подбитая мехом парка и лохматые унты.

— Вы… Вы отец Йоханны? Но… как вы здесь… — ошеломленно спросил Бизанкур, машинально протягивая ему руку.

Пожатие было крепким.

Мужчина расхохотался и без приглашения, сбросив парку и унты, расположился в массивном кресле.

— Не маячь-ка, — бесцеремонно кивнул он Бизанкуру. — Я отец всему здесь. Скажи, чтобы принесли нам пожрать и выпить. Трески пусть принесут!

Он снова оглушительно расхохотался.

Бизанкур, словно послушный школьник, чуть ли не бегом отправился по лестнице на первый этаж, где был буфет. Он понял, что сейчас ему лучше просто делать, что говорят, а от вошедшего веяло несомненной силой.

Угощение, как показалось самому Бизанкуру, было скудным и грубым. Треска, солонина, вяленое мясо, баночная ветчина, хлеб. Однако гость пожирал все это с отменным аппетитом.

— С выпивкой здесь туго, — извиняющимся тоном произнес Бизанкур, с отвращением отщипывая кусочки серого безвкусного хлеба.

— Здесь туго, а у меня много, — подмигнул гость и достал из внутренних карманов своей просторной парки бутылку виски и несколько бутылок пива.

Как он умудрился все это принести и при этом не звенеть, оставалось загадкой.

— Вижу, ты не узнал меня, — шумно рыгнув и с энтузиазмом отхлебнув пива прямо из горлышка, кивнул вошедший. — Да и не мог узнать. А к тебе вот так вот запросто явился «первый ангел в первых небесах, король, свергающий королей земных, сидящий под древом Смерти, звонящий в колокола семи грехов».

Как только он произнес это, тотчас некая дымка заволокла взгляд Бизанкура, на время помутив зрение. Голова его знакомо закружилась, и он знал, что вновь увидит комнатку в отчем доме…

* * *

Вибрация нарастала, наполняя мучительным зудом все тело. Зубы Бизанкура стучали, словно стекла в грозу, скулы свело немыслимой оскоминой, и под кожей безумно заныли тысячи яростных нот, сливающихся в одну дикую какофонию.

Воздух наполнился шелестом и стрекотом, и полчища саранчи ворвались в его жилище. И тут же в самую мелкую щель, в самое ничтожное отверстие стали просачиваться насекомые. Некоторые расползались черными тонкими ручейками по потолку, стенам и полу, некоторые, словно нетерпеливые щенки у кормушки, толкаясь, вливались в общий поток шуршания, дребезжания и писка, сводящего с ума. Поток, казалось, был нескончаем — трещали жесткие бронзовые крылья жуков, мягко шелестели прозрачные мантии поденок, неизвестно как появившихся здесь в эту пору, шустро перебирали маленькими лапками мокрицы, спешили косиножки, гудели огромные синие мухи.

О-о, мухи! Их было больше всего, сердито гудящих на одной ноте и жужжащих над самой поверхностью пола, они настырно протискивались в любое свободное пространство, которого на полу становилось все меньше и меньше. Переливающиеся, колышущиеся волны подбирались к самым ногам, образовывая живой ковер. И вот, словно до конца заполнив каждую половицу, беспокойно двигающееся, изменяющееся каждую секунду, сверкающее месиво фонтаном взлетело к потолку, формируя почти человеческую фигуру. Голову ее венчали большие изогнутые острые рога, волосы пышным потоком струились ниже лопаток, покрывая все тело до самых пят. Длинный и толстый хвост, украшенный кудрявой кистью, лениво шевелился, подобно хвосту сытого льва. Глаза, непомерно большие и страшно расширенные, уставились прямо на младенца Бизанкура, но почувствовал этот взгляд и взрослый Жан-Жак.

Из спины чудовища меж тем, неспешно разворачиваясь, выползло два прозрачных слюдяных крыла, на глазах покрывавшиеся сеткой кровавых сочащихся трещин. Продолжая изменяться, крылья эти приобрели сначала белый цвет, затем зеленый, из-под них начали бить струи пламени, а затем они окончательно преобразились и стали напоминать огромные перепончатые крылья летучей мыши. Чудовище отрастило шесть суставчатых верхних конечностей, покрытых длинными жесткими волосками и увенчанных парой черных коготков каждая. Стройные и мускулистые ноги его утопали в ковре из насекомых, и было совершенно непонятно, венчаются ли они копытами, когтями или обычными пальцами, а через несколько секунд они превратились в перепончатые утиные лапы, в точном соответствии с рисунком из средневекового бестиария.