Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нас теперь двое, он бежит со мной рядом, как и я вынюхивая в оживающей земле леммингов. Я позволяю ему взять инициативу на себя, мне теперь тяжелее охотиться, скоро я не смогу этого делать. Я рада, что он рядом, одной было бы тяжелее. Но что это, он зовет меня. Впереди промелькнула коричневая шкурка, он опередил меня, я успела к нему, когда все уже было кончено. Но почему он не ест, он стоит и ждет меня, оставляя мне всю добычу. Я охотно принимаю ее, но этого мало, мне нужно больше. Пока я ем, он принес мне еще двух, теперь я сыта, и он может поохотиться для себя.
В нашей норе сухо, талые воды не могут к нам пробраться, мы сделали вход на небольшой кочке, чуть выше земли. Человеку ни за что не найти его, но другие могут обнаружить, поэтому он не может надолго оставить нас, хорошо, что рядом много птиц. Несколько раз он приносил мне еду от человека, я помню этот запах, значит человек недалеко, но меня это не пугает, я должна заботиться о своем потомстве. Скоро, уже скоро я вновь вернусь на охоту, щенкам нужно свежее мясо.
Лето в тундре удивительное. Оно не такое влажное, как в средней полосе, наступающее медленно, с оттяжкой специально запаздывая или уходя ненадолго. Нет, лето в тундре наступает внезапно и быстро исчезает. Еще вчера перед тобой была замершая после зимы земля, с проплешинами упирающегося снега, и вдруг все разом зацвело, жизнь в ней закипела с новой силой, неистребимой и мощной, ведь надо столько успеть, а времени совсем нет. В эти короткие недели, которые полярные боги норовят укоротить по своей прихоти или детскому капризу, в эти дни природа бешено проживает то, что не ценят другие земли, особенно южные, принимая ту малую долю тепла, отведенную этому суровому краю, как должное, не считая это великим даром, не понимая и посмеиваясь над своей северной соседкой, упивающейся каждой секундой драгоценного тепла.
Как и договаривались, Андрей с Димой на недельку решили съездить в гости к старому другу. Ехать было недалеко, всего каких-то триста с лишним километров, но как сильно менялась тундра, по мере их движения в сторону полюса.
Уже давно пропало мелколесье, его и рядом с ними было немного. Впереди открывалась бескрайняя равнина, сплошь усыпанная цветами, яркими и сочными травами. Лето только началось, но от вида чудесного ковра, покрывшего пробудившуюся землю, захватывало дух. Тундра дышала, дышала полной грудью, освобожденной от ледяного гнета. Она была красива, как красива молодая девушка, только-только обретавшая свою первую истинную красоту, прозрачную и чистую, несовершенную, как у ее сестер, живущих южнее, обладавших стойкой идеальной красотой, расчетливой, но не лишенной тоже чистоты и молодости. И все же, вся эта красота была жестока, как может быть жестока природа. В этом великолепии кто-то рождался, и кто-то умирал, жизнь требовала новых жертв, чтобы вдохнуть потом в другого новую жизнь. Тундра жила по своим законам, умело пряча от восхищенного глаза жестокость действительности, но и не скрывая в этом летнем чистом красивом лице своего истинного сурового характера.
Дом гостеприимного хозяина они увидели задолго до приближения к нему. Андрей свернул с главной дороги, и, вскоре показался вдалеке массивный объект, резко выбивающийся из общей картины тундрового мира. Когда они достаточно приблизились, Диме удалось разглядеть маленький, выкрашенный белой краской домик и несколько сараев, один из которых напоминал хлев. Участок был огорожен низким дощатым заборчиком, выкрашенным в разные пестрые цвета, переходящие с одной доски на другую, перемешиваясь, залезая на «чужую территорию», отчего напоминал калейдоскоп. В этом орнаменте угадывались и национальные мотивы, но все же больше он напоминал художественное хулиганство.
Из дома вышел невысокий мужчина и приветливо помахал им. Андрей несколько раз просигналил и прибавил ход. Машина, скрипя шинами, лихо подкатила к входу во двор, Андрей залихватски встал боком прямо у забора, рядом с вышедшим Яртынычем.
Хозяин был невысокого роста, уже почти полностью седой мужчина с широким скуластым лицом и добрыми прищуренными по-детски озорными глазами. Он даже глазом не моргнул, когда Андрей остановил тяжелый автомобиль прямо у его носа.
— Ну, здорова! — Андрей выскочил из машины и размашистым движением пожал руку хозяину.
— Привет-привет, — разулыбался хозяин, пожимая руку Диме, пожатие старика было крепкое, но не сдавливающее, как любил пожимать руку Андрей, всматриваясь в глаза, выдержит или нет. — Как дорога? Долго ехали?
— Да нет, все отлично, — весело ответил Андрей, было видно, как хозяин становится радостнее с каждой минутой, молодея на глазах.
— Ну, что стоите, пойдемте в дом, — разволновался хозяин, потянув обоих гостей за рукава в свой дом.
Домик был уютный, поделенный на несколько комнат, в центральной стояла большая печь, выложенная плиткой в виде старинных изразцов. На деревянном полу лежали тканые дорожки, с блеклыми, по сравнению с промышленными красками, цветами, но от этого выглядевшими естественно. Кое-где на стенах висели звериные шкуры и рога. В центральной комнате на почетном месте висела шкура белого медведя, обрамленная хвостами белых песцов. Было видно, что оформитель обладал тонким вкусом и чувствовал голос своих корней.
— Это все моя Саша оформила, да. Такая мастерица выросла, не знаю, уж и в кого она, наверное, в свою мать, — расцвел Яртыныч.
— У вас очень прикольно, — только и сумел сказать Дима.
— Да, прикольно, — хозяин сузил хитро глаза, отчего они превратились в две темные щелки. — А ты, наверное, ожидал увидеть здесь чум, да?
— Признаться, да, — ответил Дима, гладя шкуру медведя.
— Ну, чум у меня тоже есть, лежит в сарае, но я его давно не раскладывал, зачем? Это скорее как память, не знаю, зачем он мне.
— А вы медведя… убили? — спросил Дима, несколько смущаясь своего вопроса.
— Да, пришлось, — сокрушенно сказал хозяин. — Он как-то забрел к нам на месторождение, а из всех только я оказался охотником. Мы его и так пугали, и эдак, но видимо больной уже был, не хотел уходить. Вот и пришлось. Заготовил я, значит, бочку всякой обрези и рыбьих голов. Дал потухнуть пару деньков, ну и стал выманивать, да, вот так. А с ним эти и бедные песцы прибежали, вот так. Выдали мне потом паллету соли, шкурку выделал, как меня еще отец учил, вот, висит теперь здесь. Я тогда молодой был, как ты, наверное. О, какой я был молодой, да.
Старик заулыбался, ненадолго погружаясь в воспоминания. В дом
