Мисси молча кивнула.

«А с тобой?» – Макензи спросила Эллингтона.

«Несколько сломанных пальцев, но это нестрашно. Как ты?»

«В порядке, – ответила она сквозь зубы. Слёзы отступали, но боль была невыносимой. Из гордости или по какой-то другой причине, но она не хотела показывать свою слабость до тех пор, пока Гивенс не окажется на заднем сидении патрульной машины. – Сообщишь об этом в участок, хорошо? Он разбил мой телефон».

Эллингтон потянулся за телефоном, но его остановил сдавленный голос:

«Простите…»

Говорил Гивенс, захлёбываясь кровью и воздухом. Макензи и Эллингтон посмотрели на него сверху вниз, устало и с презрением.

«Я попрошу Мисси сделать звонок. Ты не против?»

«Я просто хотел, чтобы меня любили», – продолжил Гивенс.

Макензи вспомнила, как он говорил о любви, когда они разговаривали в гостиной, и у неё холодок пробежал по спине. В его голосе слышались неприкрытая боль и искреннее смятение, которые напомнили Макензи о том, что даже самые жестокие люди имели слабые места и глубоко в душе были уязвимы и человечны.

Эта мысль не оставляла её, опутав сознание, как паутина, до тех пор, пока через пять минут тишину ночи не нарушил вой полицейских сирен.

Когда вечер превратился в ночь, не осталось сомнения в двух вещах. Во-первых, и Макензи, и Эллингтон отправятся в больницу. Во-вторых, Гарри Гивенс вряд ли доживёт до утра.

Спину Макензи сводило судорогой, а правая часть лица очень сильно распухла после удара молотком. Что касается Эллингтона, то у него было два сломанных пальца на левой руке. Глядя на них, Макензи решила, что кости руки тоже пострадали. Но худшее из всего для неё было то, что, умирая, Гивенс не мог сообщить, где находились похищенные женщины. Хотя Долорес сказала, что слышала женский голос из соседнего сарая, он оказался пуст.

Макензи и Эллингтон сидели на заднем сиденье патрульной машины Бейтмана, а офицер Робертс, сидящая рядом с ним, звонила в больницу Сидар-Рапидс, чтобы сообщить, что скоро к ним доставят двух агентов ФБР. Бейтман вёл машину и почти всё время молчал.

Он нарушил тишину лишь тогда, когда говорил по телефону несколько минут назад. Ему позвонил Уиклайн из участка, чтобы доложить то, что узнал от врачей и из короткого полицейского досье Гивенса.

«Гивенс сказал, что всего похитил пять женщин, – передал его слова Бейтман. – Первую жертву он похитил около года назад. Значит, он никак не причастен к исчезновению Вики МакКоли. Это всё, что он сказал врачам прежде, чем отключиться. Мы не знаем, где он держит своих жертв, и живы ли они вообще. Как вы знаете, второй сарай оказался пустым, но, судя по уликам, в контейнере совсем недавно кто-то был».

«Он ничего не говорил о Кристал Холл или Наоми Найлс?» – спросил Эллингтон.

«Нет. Сказали, что он был в сознании всего секунд десять. Он в очень плохом состоянии».

Макензи показалось, что в его голосе слышался укор. Ну, что ж. Как офицер он понимал, что они сделали всё, что было в их силах, чтобы выжить. При этом она отлично понимала, что Бейтман был более чем счастлив наконец от них отделаться.

Макензи вспомнила слова Гивенса: «Я просто хотел, чтобы меня любили…» и была определённо уверена, что похищенные им женщины были живы.

«Когда нас выпишут из больницы, мы можем помочь с поиском, если хотите», – сказала она.

«Будем рады, – ответил Бейтман, – но сейчас поиском Кристал Холл и Наоми Найлс занимаются пять полицейских бригад. Когда через несколько дней снег растает, станет проще, но пока…»

«Хорошо», – сказала Макензи, понимая, куда он клонит.

«Кстати, – продолжил Бейтман, – вам может показаться интересным то, что Уиклайн и наши сотрудники нашли на Гивенса. Большую часть детства он посещал психоаналитика. Его отец периодически издевался над матерью у него на глазах, а потом покончил с собой. В колледже он был замешан в импровизированном похищении, когда запер бывшую подружку в машине и так провёз её через три штата».

«Таким я и представляла психологический профиль Гивенса, – подумала Макензи. – Как он так долго держался? И как сумел больше не попадаться?»

Это были пугающие мысли.

«Вы не обязаны были вести нас в больницу», – сказала Макензи, пытаясь разрядить повисшее в машине напряжение.

«Да ладно, – сказал Эллингтон, сидя рядом. – Ты едва ходишь и не очень хорошо водишь, когда избита до полусмерти».

Бейтман и Робертс прыснули от смеха на передних сиденьях, и всё вновь стало, как прежде, особенно когда Эллингтон протянул здоровую руку и сжал руку Макензи. Она едва не отдёрнула её, действуя инстинктивно, но потом вместо этого, сжала его ладонь.

«Сегодня ты отлично себя показала, – шепнул он. – Я увидел, как в тебе проснулось упрямство, а обычно это значит, что всё будет хорошо. Мне кажется, Бюро нужно включить упрямство в ряд обязательных характеристик».

«Не так уж хороша я была сегодня, иначе бы не оказалась в ящике для скота».

«Правда. Но при этом ты нашла преступника и привела меня к нему. Я уже наведывался к нему днём. Я мог предотвратить то, что с тобой случилось, но не предотвратил. И если бы не ты, я бы сейчас лежал мёртвым в том сарае».

Макензи не знала, что на это ответить. То, как Эллингтон на неё смотрел, как говорил и держал её за руку,… всё это было для неё ново. Она не могла вспомнить, когда в последний раз кто-то так заботился о ней. Конечно, о ней заботился Брайерс, но, учитывая их отношения, с Эллингтоном всё было по-другому.

Это было волнительное чувство, которое наполняло её непонятной надеждой, которая, в свою очередь, её очень пугала.

Она улыбнулась ему и выпустила руку.

За окном белыми полосами мёл снег. Где-то посреди этого белого моря были две женщины – живые или мёртвые. Макензи не смогла их найти, и пусть она понимала, что в этом не было её вины, ей всё же казалось, что она не оправдала их доверие. Она подумала о Брайерсе и о том, какую нотацию он бы сейчас ей прочёл.

Конечно, её старый напарник умер и не был более частью этого белого мира. Официально у неё был новый напарник, который остался в Вашингтоне, но она чувствовала себя в безопасности рядом с Эллингтоном. Более того, она чувствовала связь между ними. А подобного она не испытывала уже очень и очень давно.

Они ехали молча, находя успокоение в беспокойстве, в мире, наполненном тьмой.

И внутри Макензи вновь росла уверенность в том, что она не остановится, пока полностью не избавит мир от этой тьмы.