– Тебе еще даже пятнадцати лет нет.

– И что?

– И ничего. – Я покосился на Кристин, которая наблюдала за мной из-под ресниц, как самая настоящая дрянная девчонка. – Я пришел задать тебе кое-какие вопросы про Леонарда Патца.

– Про Лена? И что вы хотите узнать?

– «Лен»? Вот как ты его зовешь?

– Иногда. Так кто вы такой?

– Я – отец Джейкоба Барбера. Мальчика, которого обвиняют в убийстве в парке Колд-Спринг.

– Ага. – Он кивнул. – Я примерно так сразу и подумал. Решил, что вы, наверное, коп или кто-то в этом духе. Вы так на меня посмотрели. Как будто я сделал что-то плохое.

– А ты считаешь, что сделал что-то плохое?

– Нет.

– Ну, тогда тебе не о чем беспокоиться, правда? Не важно, коп я или нет.

– А как насчет ее?

– А что насчет ее?

– Разве это не преступление – заниматься сексом с девушкой, которая… ну, с малолеткой? Как это там называется?

– Статутное изнасилование. Половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия.

– Ну да. Но ведь это же не считается, если я тоже несовершеннолетний, да? Ну, то есть если парень и девчонка занимаются сексом друг с другом, и они оба несовершеннолетние, и они трахаются…

– Мэтт! – ахнула его мать.

– В Массачусетсе возраст согласия – шестнадцать лет. Если два четырнадцатилетних подростка занимаются сексом, они оба совершают изнасилование.

– Вы хотите сказать, что они насилуют друг друга?

– Формально – да.

Он бросил на Кристин заговорщицкий взгляд:

– Так сколько тебе лет, ты сказала?

– Шестнадцать, – заявила та.

– Везет мне сегодня.

– Я бы на твоем месте не радовался раньше времени, сынок. «Сегодня» еще не закончилось.

– Знаете что? Пожалуй, не стоит мне разговаривать с вами ни про Лена, ни про что-либо еще.

– Мэтт, я не коп. Мне плевать, сколько лет твой подружке и чем вы с ней занимаетесь.

– Вы отец того парнишки?

В речи Мэтта прорезался бостонский акцент.

– Угу.

– Знаете, ваш сын этого не делал.

Я замер. Сердце у меня начало бухать.

– Это сделал Лен.

– Откуда ты это знаешь, Мэтт?

– Просто знаю.

– Каким образом? Я думал, там, в библиотеке, ты был жертвой его развратных действий. Не думал, что ты знаком с… с Леном.

– Ну, это сложно объяснить.

– Да?

– Да. Мы с Ленни… ну, в общем, вроде как друзья.

– Он твой вроде как друг, на которого ты заявил в полицию за развратные действия?

– Буду с вами честен. То, за что я на него заявил… в общем, он никогда этого не делал.

– Да? Почему тогда ты на него заявил?

Он ухмыльнулся:

– Ну, я же сказал, это сложно объяснить.

– Так он трогал тебя или нет?

– Ну, трогал.

– Тогда что тут сложнообъяснимого?

– Эй, знаете что? Мне все эти ваши вопросы не очень-то нравятся. Думаю, мне не стоит с вами говорить. У меня есть право хранить молчание. Пожалуй, воспользуюсь-ка я им.

– Ты имеешь право хранить молчание с копами. Я – не коп. Ко мне Пятая поправка не относится.

– У меня могут быть неприятности.

– Мэтт… сынок. Послушай меня. Я – человек очень спокойный. Но ты испытываешь мое терпение. Я начинаю, – глубокий вдох, – сердиться, Мэтт, понимаешь? Это не самые любимые мои эмоции. Так что давай-ка завязывать с этими играми, ладно?

На меня вдруг навалилось ощущение громадности собственного тела. Насколько же больше я был этого парнишки. И у меня возникло чувство, будто я расширяюсь и мне становится тесно в этой комнатушке, которая уже не способна меня вместить.

– Если ты знаешь что-нибудь о том убийстве в парке Колд-Спринг, Мэтт, ты расскажешь это мне. Потому что, сынок, ты понятия не имеешь, что мне пришлось пережить.

– Я не хочу говорить в их присутствии.

– Прекрасно.

Я ухватил парнишку за локоть и вывернул его – и близко не в полную силу, которой обладал в тот момент, потому что чувствовал, что сейчас могу с легкостью отделить его руку от тела одним крохотным движением, оторвать ее вместе с кожей, мышцами и костью, – и повел Мэтта в спальню его матери. Незабываемая обстановка этой комнаты состояла из прикроватной тумбочки, собранной из двух сетчатых ящиков из-под молока, водруженных один на другой и перевернутых вверх дном, и коллажа из фотографий актеров-мужчин, аккуратно вырезанных из журналов и скотчем приклеенных к стене. Я закрыл дверь и встал перед ней, скрестив руки на груди. Так же быстро, как и ударил мне в голову, адреналин уже начинал испаряться из моего тела, будто мой организм чувствовал, что пик кризиса уже позади, парнишка готов разговаривать.

– Расскажи мне про Леонарда. Откуда ты его знаешь?

– Леонард подвалил ко мне однажды в «Макдоналдсе», весь такой елейный и жалкий, и спросил, не хочу ли я чего-нибудь, например бургер или еще что-то. Сказал, что купит мне все, что я хочу, если соглашусь просто поесть с ним вместе, ну, просто посидеть с ним за одним столиком. Я понял, что он педик, но, если он готов купить мне «Биг Мак», мне это без разницы. Я-то знаю, что я не гей, так что мне это было по барабану. Ну, в общем, я сказал «ладно», ну и вот, мы такие едим, и он такой пыжится, строит из себя клевого чувака, как будто он уже мой кореш, а потом берет и спрашивает меня, не хочу ли я взглянуть на его квартиру. У него, мол, куча дивиди-дисков, можно посмотреть какую-нибудь киношку или еще что-нибудь. Ну, я сразу понял, что у него на уме. И сказал, что не желаю иметь с ним ничего общего, но если у него есть бабло, может, мы что-нибудь и придумаем. Ну и он такой говорит, что даст мне пятьдесят баксов, если я позволю ему, ну, в общем, потрогать мои причиндалы и всякое такое через брюки. Я сказал ему, пусть гонит сотку, и тогда я согласен. Ну, он ее мне и дал.

– Он дал тебе сто баксов?

– Угу. Ну, за то, чтобы просто потрогать меня за задницу и все такое.

Парнишка фыркнул при мысли о цене, которую он заломил за такую мелочь.

– Продолжай.

– Ну, в общем, после этого он сказал, что хочет продолжать так делать и дальше. И каждый раз давал мне по сто баксов.

– И что ты ему за это делал?

– Ничего. Клянусь.

– Брось, Мэтт. За сотню баксов?

– Честное слово. Все, что я ему позволял, – это потрогать меня за задницу… ну и спереди.

– Ты при этом что-то снимал?