Клэр подняла склоненную голову, чтобы прочитать надпись на одной их створок кирпичных ворот, когда они проходили мимо: Arbeit Macht Frei[45]. Она нахмурилась, пытаясь разгадать смысл этих слов. Виви подтолкнула ее.

– Здесь написано, работай – и освободишься.

Отвратительная ирония этой надписи, нависшей над головами испуганных и истощенных заключенных, заставила вырваться из горла Клэр удивленный, истерический смех. Вернее, это был почти смех: среди перепуганного шепота бредущей толпы он звучал сдавленно и мрачно, словно визг попавшего в капкан зверя.

– Тише, – прошептала Виви, когда один из охранников вытянул шею, пытаясь определить, откуда раздается этот странный звук. – Мы должны стараться не привлекать к себе внимания. Помни, я здесь. Мы вместе. Все будет в порядке.

Длинную выстроившуюся очередь сортировали охранники, отправлявшие мужчин в одном направлении, а женщин – в другом. Детей уже перевели, но Клэр не видела, в какую сторону двинулась их колонна. Женщин отвели в длинное невысокое здание, которое, похоже, охраняли исключительно стражи того же пола.

– Стройтесь тут, – произнесла одна, сопровождая свои слова соответствующими жестами. – Поодиночке. Раздевайтесь.

Женщины с недоумением смотрели друг на друга.

– Быстро! Раздеться! – На сей раз это уже была не команда, а вопль.

Медленно, словно в оцепенении, женщины начали раздеваться, пока, наконец, не задрожали от холода, прикрываясь снятой одеждой. Затем открылась дверь, и одну за другой их стали вводить в следующую комнату.

– Бросьте свою одежду. Прямо сюда, на пол. – Тон охранницы был столь же резким, как и ее слова.

Клэр, оскорбленную, униженную, раздетую, заставили встать перед одним из нескольких столов, которые были расположены вдоль стен внутренней комнаты. Она чувствовала себя как телка, которую оценивали на рынке для скота, пока люди с грубыми руками осматривали ее, проводили измерения, прослушивали грудь, проверяли ее зубы и глаза. Она посмотрела туда, где Виви подвергалась тому же унизительному осмотру, стараясь не кашлять, когда холодный стетоскоп прикасался к ее спине.

– Чем вы занимались раньше? – спросила сидящая за столом женщина.

– Я швея, – ответила Клэр, и в тот же момент услышала, как за соседним столом Виви говорит то же самое. Бланк был заполнен, а затем водружен на одну из многочисленных стопок бумаги, возвышавшихся на столе. Женщина за столом кивнула охраннице, и Клэр вместе с Виви вывели в соседнюю комнату. Во время ухода Клэр заметила, что кое-кто из женщин уходил в другом направлении, хотя причин для этого вроде бы не было. Похоже, что здесь охраной производилась какая-то выборочная сортировка.

Скоро стало понятно, куда уводили других женщин: несколько минут спустя они вновь появились, но теперь их головы были обриты, из-за чего их вид еще больше приводил в шок, когда они присоединились к другой группе в соседней комнате. Клэр и Виви обменялись взглядами, не зная, проклятием или благословением было то, что им оставили волосы.

Каждой из них вручили по стопке сложенной одежды. Нижнее белье было растянуто и заношено до того, что местами ткань стала полупрозрачной. А когда они начали разворачивать остальную грубую хлопчатобумажную одежду, то увидели, что им выдали мешковатые рубашки и брюки в бело-синюю полоску.

– Пока ничего не надевайте, – приказала охранница, увидев, что одна из женщин с обритой головой начала натягивать выданную рубашку, чтобы хоть как-то прикрыться. – Вот, возьмите это. – И им вручили полоски белой ткани, по две на каждого заключенного, на которых несмываемыми чернилами был напечатан идентификационный номер. Просматривая список, переданный ей одной из женщин, сидевших за столом в предыдущей комнате, она добавила к уже выданному для каждой из них треугольник из цветной ткани. Клэр отметила, что у нее и у Виви они были красного цвета, но некоторые женщины получили треугольники из желтого, черного или синего материала. Некоторые получили даже по два, как правило, желтый в сопровождении еще одного цвета.

– В ту дверь. – Охранница показала. Колонна женщин двинулась вперед. Там Клэр и Виви наконец очутились на почти знакомой территории. Женщины, одетые в ту же сине-белую полосатую одежду и белые платки, сидели за швейными машинами, которые оживленно жужжали, пока те пришивали идентификационные номера и треугольники к рубашкам и брюкам новоприбывших в лагерь. Шитье, в котором использовалась грубо спряденная нить, выполнялось торопливо и неловко, словно единственной важной целью была быстрота работы; затем форма передавалась заключенному.

В соседней комнате лежала груда обуви. Охранница указал на нее.

– Найдите подходящую пару.

Женщины копались в этой груде, пытаясь подобрать что-то подходящее, но большинству пришлось смириться и обойтись тем, что досталось. Клэр удалось найти пару, которая почти подходила ей, оказавшись лишь чуть больше размера, который она носила. В них ей было легче, чем в старой обуви, которой она в этой свалке не обнаружила. Но когда она встала на ноги всем весом, то обнаружила, что носки сразу же стали натирать ей больные пальцы, на нежной коже которых только начали отрастать ногти.

Женщин, несущих стопки одежды, наконец привели в длинную, выложенную плиткой душевую. Хотя вода была чуть теплой, Клэр почувствовала себя немного лучше, как следует вымывшись куском твердого мыла. Полотенец не было, но женщинам хотя бы разрешили надеть новую форму.

– Ну и как тебе? – Клэр собрала остатки мужества и начала кружиться, подражая моделям в ателье Делавин Кутюр. – Хит сезона!

Виви улыбнулась ей в ответ.

– Знаешь, что я думаю? – ответила она. – Нам с тобой нужно устроиться на работу в эту пошивочную.

Я избегаю телефонных звонков и сообщений Тьерри, отделываясь короткими ответами или иногда говоря, что слишком занята, поэтому не могу не то, что встретиться, а даже выйти на улицу. Правда в том, что я пережила паническую атаку и жуткое потрясение в тот день, когда мы отправились на авеню Фош. Это произошло, когда я поняла, какие у меня есть корни, и насколько важным для меня является чувство связи с моей семьей. Но ценой ему было узнать, как страдала Клэр, и увидеть, как эти страдания неминуемо унаследовала моя мать. По крайней мере, эта неизбежность просто бросалась в глаза, словно приговор к пожизненному заключению. И если это правда, если это – часть моей ДНК, то разве могу я причинять боль тем, кого люблю, или передать своим детям всю эту боль и одиночество, увековечив их в новом поколении?

Выходит, я сильно ошибалась, когда думала, что изучение истории моей семьи придаст мне сил. То, что мне до сих пор приходилось узнавать о Клэр, в конце концов загнало меня в ловушку. Я рискнула, приехала в Париж, чтобы узнать о девушках на фотографии. Я думала, что у меня хватит смелости узнать, кто я на самом деле. Но теперь я боюсь, что это принесло больше вреда, чем пользы.