Когда Клэр более или менее освоилась, то обнаружила, что лагерь во Флоссенбюрге был одним из многих в этом районе, построенном ради рабского труда на военную машину Германии. Каторжные казармы, в которых размещались заключенные, занимали один из секторов центрального участка. В непосредственной близости были построены фабрики, производящие текстиль, боеприпасы и даже самолеты компании «Мессершмитт АГ», и на эти предприятия постоянно шел поток заключенных: их привозили на поездах, подобных тому, который доставил сюда и их самих. Эти обрывки информации она получила от одной из девушек, которая спала на койке над той, которую поделили между собой Виви и Клэр: ранее та провела несколько месяцев в гораздо большем лагере в Дахау. Там, как она рассказала им, она работала в борделе, предназначенном для персонала СС.

– Они беседовали между собой, пока ждали за дверью, словно мы не могли понять, о чем они говорят, когда лежали на спине, – сказала она с презрением.

– Как, должно быть, это было для тебя ужасно – подвергнуться подобному, – сказала Клэр.

– О, когда привыкаешь, все оказывается не так уж плохо. Например, подают лучшую еду. Конечно, только до тех пор, пока не заболеешь и зубы не выпадут. – Она раскрыла рот, чтобы показать свои зияющие, онемелые десны. – Тогда тебя отправляют сюда, чтобы вкалывать на этих фабриках. – Она оценивающе посмотрела на Клэр. – Им бы понравилось, если бы ты оказалась у них. У настоящих арийцев с твоим колоритом ты была бы очень популярна. Да и головы вам не обрили, пока обрабатывали. Это означает, что вы можете быть в списке.

Клэр вздрогнула и натянула платок пониже, чтобы скрыть волосы. Глаза девушки казались унылыми и бездушными: такой же взгляд был у многих заключенных, долгое время пробывших в лагерях.

Каждый день, после утренней переклички, когда их заставляли по часу и дольше стоять на центральной площади возле казарм, Клэр и Виви обязаны были следовать приказам охранницы, отвечавшей за рабочих на текстильной фабрике. Они молча шли по переулку, протянувшемуся вдоль одной из сторон лагеря, чтобы проследовать к приземистому кирпичному зданию, высокий дымоход которого извергал в небо днем и ночью густой серый дым. Все знали предназначение этого здания. Ходили истории, как туда сбрасывают мертвые тела, спутанную груду конечностей в сине-белой полосатой одежде – чем не один из кругов ада?

Некоторые из людей, которые работали на авиационном заводе, носили на своей одежде синие треугольники, означавшие «вольнонаемный». Хотя, как отметила Виви, это слово являлось не очень точным определением для описания людей, которым было приказано покинуть свои дома и заниматься здесь рабским трудом под контролем надсмотрщиков. Клэр часто думала о своих братьях, Жан-Поле и Тео. Может, и они работали в таких же условиях? Может быть, они по-прежнему находятся в одном из сопредельных лагерей, растворившись в море других лиц? Если это так, то у Жан-Поля на одежде будет синий треугольник, а Тео – красный, как у нее и у Виви, носивших «знаки отличия» политзаключенных и военнопленных.

Виви разузнала систему треугольников, общаясь с другими женщинами. Желтый цвет указывал на еврейку; бывало, попадался красный треугольник, как бы перечеркнутый желтым, что указывало: двойная национальность. Зеленые треугольники носили осужденные преступники, которые часто назначались ответственными за рабочие группы: тюрьма в достаточной степени ожесточила их, чтобы превратить в безжалостных надзирателей или kapo, как их называли в лагере, готовых в любой момент поиздеваться над сокамерниками. Черный предназначался тем, кого подозревали в психической болезни, считали цыганами, бродягами или наркоманами.

Клэр была глубоко потрясена, увидев, что все ее товарищи по лагерю были помечены столь же грубым и постыдным образом, как и она сама. Но по прошествии нескольких месяцев она почти привыкла к этому и почти не замечала треугольников из цветной материи.

Виви удалось устроить их работать на текстильной фабрике: она потолковала об этом со старшей – у той, кстати, даже была отдельная квартира. Клэр слышала, как она спрашивает, можно ли им устроиться на работу в пошивочную, расположенную в приемном центре, через который они следовали, когда входили в лагерь.

– Эти места только для привилегированных, – ответила женщина. – Туда так просто не попадают. Каждой хотелось бы работать в тепле и уюте за швейной машинкой.

– Но мы опытные швеи, – возразила Виви. – Мы можем работать быстро и точно, и мы знаем, как починить такие машины, когда шпулька запутывается или игла заедает.

Женщина оглядела ее с ног до головы.

– Может, вы и вправду все это умеете, но в любом случае такая работа даром не дается. Но, раз уж ты и твоя подруга утверждаете, что вы у нас такие одаренные, я поговорю с kapo, что отвечает за распределение рабочих на текстильной фабрике. Может быть, там действительно решат, что вы могли бы поделиться с ними своим бесценным опытом. – Хотя ее слова прозвучали немного издевательски, она сдержала свое слово, и через два дня Клэр и Виви было приказано присоединиться к бригаде текстильщиков.

Заводской цех поначалу произвел на Клэр шокирующее впечатление, но постепенно она привыкла к шуму и постоянной загруженности. Зато Виви оказалась здесь как дома, и Клэр вспомнила ее рассказы о работе на прядильных фабриках в Лилле до войны.

Фабрика производила рубашки и брюки для заключенных в лагере, а также одежду для немецких военных. Клэр принялась шить серые армейские брюки. Виви делала носки для солдат, крайне умело обращаясь с техникой и гоняя ее на всю мощность целый день. Время от времени отрываясь от своего дела, Клэр замечала, как Виви разговаривала с другими работницами, особенно с фабричной мастерицей, распределявшей рабочие места: казалось, всех вокруг согревали ее дружелюбие и явная, но ненавязчивая подкованность в необходимых вопросах.

С наступлением лета условия в казармах становились все более и более невыносимыми. Вонь из блока, где был расположен гальюн, смешивалась с запахом болезни и разложения. Этот запах тяжело висел в гнетущей атмосфере барака. Переполненные койки кишели блохами и вшами, пировавшими на истощенных телах заключенных. После заражения их укусы превращались в гнойные язвы; каждое утро старшая по бараку выбирала себе в помощь пару женщин покрепче, чтобы перенести тех, у которых появилась лихорадка, в больничный блок. Для некоторых женщин было уже слишком поздно: их трупы безо всяких слов и церемоний вывозили заключенные, дальнейшая работа которых заключалась в том, чтобы оттащить ручную тележку в крематорий, где дымовая труба выбрасывала над лагерем слой серого дыма ежедневно с рассвета до заката.

Шум и жара текстильной фабрики были просто беспощадны. Однажды, когда бригадир повернулась к ней спиной, Клэр удалось пронести в барак прихваченные с рабочего места ножницы. В тот вечер она отрезала себе волосы. Когда бледные пряди начали падать на пол вокруг ее ног, она ощутила жгучую боль стыда. Она вспомнила, как натягивала перед зеркалом чулки телесного оттенка, как надевала платье полночно-синего цвета с серебряными бусинами и собиралась встретиться с Эрнстом в канун Нового года – как давно все это было. Ее потребность чувствовать себя любимой, наслаждаться роскошью и изобилием, которых она так жаждала, в итоге стали началом ее падения и привели сюда, в этот ад на земле. В ярости она взлохматила волосы, а по лицу ее текли злые слезы.