Он сам не знал, почему сделал это. Выстрелов было вполне достаточно, чтоб в поселении начался переполох. Но Антонио все-таки закричал:

– Тревога! Мы атакованы!

Теперь он понимал, что хронометр его жизни отсчитывает последние минуты, или даже секунды. Но он обязан был уберечь Михаила и Оливию. И сделать это раньше, чем умрет.

Квалья рухнул на пол и рванулся к лестнице. Один из находившихся внизу налетчиков уже бежал наверх. Антонио выстрелил, но промахнулся. Он не мог сейчас вспомнить, доводилось ли ему вообще пользоваться когда-либо огнестрельным оружием…

Враг дал ответную очередь, резко запрыгав по ступенькам обратно, на первый этаж. Стрелял он от бедра. Совсем не целясь. Другой налетчик тоже стрелял. Но не в сторону Антонио. Он дал очередь в сторону двери жилища Собески и Крашенинникова.

– Нет, – выдохнул Квалья и снова в его руках задрожал от стрельбы автомат. И снова он ни в кого не попал. Но тот, что отступал, оступился и покатился вниз. Оставалось надеяться, что он сломает при этом себе шею…

Дверь комнаты, которую занимал Джонсон, находилась в противоположном от жилища Антонио конце коридора. И она вдруг резко распахнулась. На какой-то миг Квалья даже обрадовался, надеясь, что теперь за дело возьмется смуглый здоровяк из Сан-Диего. Но, видимо, свое окно, выходившее на руины Петропавловского порта и бухту, он не закрыл на ночь. И в него так же поднялись эти безвестные налетчики с разукрашенными лицами.

Антонио просто швырнул одну из двух осветительных бутылок в сторону еще одного появившегося врага.

Рефлексы опережали мысль, и уже когда эта бутылка летела в воздухе призрачным пятном, он понял, что было бы разумнее стрелять. Но, Квалья еще не знал, на что способна бутылка…

Налетчик попытался отбить ее прикладом, и это ему удалось бы, не будь она из не самого крепкого стекла. Бутылка разлетелась вдребезги, и ее содержимое липкими сгустками брызнуло на тело разбойника. Теперь эта субстанция светилась неприятным белесо-гнойным светом. Видимо зеленоватый оттенок свечению бутылок придавало стекло. Почти разу запахло паленой плотью. Налетчик завизжал, крутясь на месте и роняя оружие. Странный химический раствор, находившийся в бутылке, как оказалось, разъедал живые ткани почти с той же легкостью, с какой кипяток растворяет снег.

Не было времени удивляться этому. Антонио вдавил спусковой крючок, срезая длинной очередью и того, кто сейчас жарился в агонии, и того, кто возник следом за ним. Квалья сейчас был в таком отчаянии, что стрелял бы и дальше, но автоматам свойственно очень быстро расходовать патроны. Он отбросил в сторону ставшее бесполезным оружие и снова рефлексы опередили мысль. Он не стал подбирать оружие только что застреленных врагов, а просто рванулся вниз по лестнице, даже забыв на время, что одна его нога практически недееспособна. Тот налетчик, с которым у него несколько мгновений назад была не очень удачная дуэль, все-таки не сломал себе шею. Но Антонио сейчас со всей решимостью намеревался сделать это сам, обрушившись на поднимающего оружие врага всей своей массой.

Он повалил налетчика на пол. Совсем рядом с той охранницей, которую недоносок намеревался недавно изнасиловать уже мертвую. Удар кулаком по лицу. Еще один. И Квалья обнаружил, что его же удары делают ему больно. Лицо налетчика все было испещрено какими-то грубыми и твердыми шрамами, к тому же из переносицы, нижней губы и бровей урода торчали металлические предметы. Наверное, человеку, изуродовавшему себе лицом пирсингом, больно, когда его колошматят со всей силы по этому самому лицу. Но не менее больно и тому, кто бьет…

Они сцепились в мертвой хватке, катаясь по полу намереваясь друг друга придушить. Налетчик рычал и клацал кривыми окровавленными зубами, как гребаный упырь в не самом хорошем фильме…

– Тони!!! – раздался совсем рядом яростный женский крик.

Квалья резко повернул голову и тут же отпрянул от налетчика в ужасе…

* * *

– Тревога! Мы атакованы!..

Они вздрогнули так же синхронно, как только что бились их любящие сердца.

– Это, это Тони?! – выдохнула Собески. – Это же его голос!

– Оля! Прячься под кровать! – шепнул Крашенинников, метнувшись к стоящей у постели тумбе, на которой находилась свеча, и среди различных предметов лежал еще и большой нож.

– Миша, не ходи туда!

– Оля, я прошу тебя, спрячься под кроватью!

Вооружившись ножом и держа в другой руке свечу, Крашенинников пригнулся и толкнул плечом дверь. То, что он увидел, заставило его замереть в пугающем недоумении. Небольшой участок большого помещения освещал какой-то непонятный зеленоватый источник мертвецки холодного света. Рядом с источником этого света лежало тело мертвой женщины. Какой-то непонятный, разукрашенный человек свалился с лестницы, ведущей вверх, к жилищу Антонио. И еще один. Такой же, разукрашенный. С оружием в руках. Появление человека в открывшейся двери было для него неожиданностью, и тот просто дал веером очередь, разворачиваясь лицом к Михаилу.

Он почувствовал сильный удар и жгучую боль, которые повалили его на спину, заставив выронить и нож и свечу. Отчаянный крик Оливии заставил его устыдиться этого. Михаил попытался встать, но не мог. Все тело сковала жаркая боль, и сильно пульсировали виски. Правую руку он чувствовал, но она никак не хотела слушаться. Левую руку он не чувствовал вовсе. А еще эта ужасная боль, разбегающаяся по телу волнами того цунами… Подстреливший его человек с жуткой физиономией шагнул ближе, направляя в лицо оружие. Это было ужасно. Ужасно то, что несколько минут назад его возлюбленная просила его стать для нее всем и сделать для нее невозможное. И он буквально сразу так ее подвел…

– Только не сейчас… – хрипло простонал Михаил, снова попытавшись встать. Но его пригвоздила к полу словно сама смерть, поставив свою костлявую пяту ему на грудь.

– Оля… – Все поплыло перед глазами, но прежде чем погрузиться во мрак, Крашенинников успел заметить, как жуткому незнакомцу в горло вонзился арбалетный болт. Успел заметить, как тот роняет оружие и его и без того уродливое лицо становится еще более жутким от боли и ужаса. Вот он хватается руками за хвостовик болта, торчащего из глотки, и падает на пол. Где-то рядом…

– Я не зря… сделал тебе… арбалет… Оля…

– Миша! – Собески упала на колени рядом с мужем. – Миша!!!

Он не откликался, а вокруг него растекалась кровь…

…где-то там, в другом месте и в другом времени, маленькая девочка подставила крохотную ладошку, на которую с большого листа тут же заполз тучный и пушистый шелкопряд. Она улыбалась от того, как смешно щекочут его бесчисленные ножки ее ладонь и как бестолково он блуждает по пальчикам маленькой Оливии.

– Находясь на территории зверя, надо уважать этого зверя. И к его владениям относиться с уважением, – поучительным и добрым голосом говорил ее отец – Артур Собески.