Не самый лестный отзыв, но разве я могу ее винить?

И тут в зал вошла Аврора Сомерсет в морских сапогах и кителе, с кортиком на поясе.

– Нет причин для беспокойства. Я буду матерью этого мальчика! – объявила она.

Ее громадный черный пес, Сокар, неотступно следовал за ней, пуская слюни и поглядывая на собравшихся своими недобрыми желтыми глазами. Леопард в углу зашипел при его виде.

Аврора, торжествуя, улыбнулась Астизе.

Как это ни странно, но именно насмешка Авроры придала мне силы и твердости характера. Именно эта наглость и надменность напомнили мне о том, в чем заключается мой долг и какой женщине я обязан хранить верность. Я осознал то отчаянное доверие, которое Астиза оказала своему любовнику, который не сделал ровным счетом ничего, чтобы заслужить его. Клянусь Изидой, я любил мать моего сына, любил ее столь глубоко, что все старые эмоции и чувства наполнили мою душу, словно неумолимая волна, и я понял, что пришло время спасти ее или умереть.

– Черта с два, – бросил я Авроре Сомерсет. – Его мать здесь, а я – отец этого мальчика. Астиза, я позабочусь о нашем сыне, даю тебе слово.

Астиза кивнула, страшась этого момента больше, чем когда-либо в жизни. Она взяла мальчика на руки и сделала шаг ко мне; маленький Гор приклеился к ней, словно белка к стволу дерева. Он смотрел на меня с волнением и подозрением, что было лишь еще одним доказательством его незаурядной сообразительности. Я уловил аромат тела моей любимой женщины, когда та наклонилась ко мне, нотки акации и лотоса в ее ауре, почувствовал электричество в ее волосах. Я протянул к ней руки, и Астиза передала мне Гора.

– Итан, на все есть воля Божья, – прошептала она.

– Нет судьбы без целеустремленности, – ответил я. Мальчик отстранился, клонясь к своей матери. Он боялся меня не меньше, чем я боялся его. – Но мне несколько режет слух имя «Гор». Может, я буду звать его Гарри? Ты не против?

– Люби его так, как любишь меня.

В следующее мгновение евнух потянул за собой Астизу, исчезнув вместе с ней в дверном проеме в полутьме гарема, а мой вновь обретенный сын расплакался у меня на руках.

В жизни мне не раз доводилось испытывать ужас и страх. Я попадал в западню в Великой пирамиде, меня за ноги подвешивали над кишащей змеями ямой в Яффе, привязывали к столбу посреди фейерверка и заставляли бежать сквозь толпу индейцев на берегу озера Супериор. Но должен признать, я с трудом припоминаю моменты, которые лишали меня решимости столь же сильно, сколь путешествие под парусами в качестве опекуна двухлетнего ребенка, о существовании которого я и не подозревал.

Я вдруг стал отцом с сопутствующей отцовству ответственностью! Хотя я, конечно, осознавал, что зачатие теоретически возможно всякий раз, когда я отправлялся в постель с очередной красавицей, каким-то образом вероятность этого никогда не приходила мне на ум в порывах страсти. Я не имел ни малейшего представления о том, что делать с детьми. Хуже того, я стал отцом незаконнорожденного, и если я не придумаю способ исправить тот бардак, что я сам и создал, моему сыну придется жить всю свою жизнь с клеймом нелегитимности – и то если ему удастся избежать рабства и сексуального насилия. Именно благодаря мне этот мальчик оказался в цепких когтях клана полоумных берберских пиратов, целью которых было уничтожение флота моей страны с использованием дьявольского устройства, построенного более двух тысяч лет назад. Единственным хорошим моментом стала та минута, когда я наблюдал, как освободили Кювье, Смита и Фултона, которые, несомненно, ломали голову над тем, какую одиозную сделку мне пришлось заключить, чтобы вытащить их из зиндана. Они отплыли в тот самый вечер, когда я встретился с Астизой, и уже следующим утром Драгут, Аврора, Гор и я отправились в путь, несмотря на рыдания мальчика и его матери.

Я надеялся, что смогу провести хоть немного времени с моей египетской любовью, но как только я заключил свою сделку с дьяволом, наша аудиенция была окончена. После нашего расставания мне пришло на ум, что нужно было выдать нечто более красноречивое вместо полубессознательных вопросов, но я был слишком сбит с толку возвращением в мою жизнь Астизы, да еще с сыном, чтобы выдавить из себя нечто большее, чем нечленораздельное заикание. Даже простого «я люблю тебя» было бы достаточно, но как же часто мы впустую тратим свои годы, говоря слова, не имеющие ни малейшей важности, забывая о том красноречии, которого требуют сюрпризы, преподносимые нам самой жизнью! Я знал, что и Астиза без энтузиазма относилась к нашей сделке, осознавая, что я не имел ни малейших отцовских навыков, но она понимала, что альтернатива много хуже. По крайней мере, она знала, что я ни за что не причиню мальчику вред.

К сожалению, этого нельзя было сказать о нашем окружении. Когда мы поднялись на борт корабля Авроры, «Изиду», некоторые из матросов бормотали что-то насчет того, что это плохой знак, а Сокар, мастиф Авроры, одарил нас неодобрительным рычанием, осматривая, словно ужин, и внезапно гавкнул так громко и резко, что мой сын, прильнувший к моей ноге, подпрыгнул и заплакал.

– Черт побери, нам обязательно брать с собой твою собаку? Он будет сниться мальчику в кошмарах!

– Сокар убивает только тогда, когда я ему прикажу. С твоим щенком все будет в порядке.

О да, Аврора Сомерсет обладала теми еще материнскими инстинктами. Я осознавал, что из всех своих ипостасей она прежде всего – стремящаяся к доминированию и издевательству над другими вздорная и надменная бестия, которая использовала слоноподобных мастифов, головорезов-пиратов и свою собственную хищническую сексуальность для запугивания и измывательств над окружающими. Как и все подобные себе, она искала слабых и беззащитных, таких, как невинный двухлетний ребенок или (да, да, я признаю это) его бестолковый отец. В свое время я играл роль жертвы в ее сексуальных утехах, дав ей почувствовать вкус превосходства надо мной – и до сих пор расплачивался за свою слабость. Она вновь хотела править мною. Будучи дочерью отца-извращенца и сестрой до мозга костей испорченного брата, Аврора уже в раннем возрасте утратила все способности любить или просто поддерживать нормальные отношения и лечила свои раны, злоупотребляя слабостями других. Не могу сказать, чтобы ее душевные трудности заставляли меня чувствовать к ней хоть какую-либо симпатию или сожаление.

– Я захватила Гору опекуна на то время, когда мы будем заняты, – добавила Аврора столь обыденно, словно мы находились на конной прогулке в Гайд-парке.

Раздался глухой стук дерева по палубе, и поначалу я принял человека, ковыляющего из ее каюты, за очередного средиземноморского пирата: перетянутый ремнями, бритый наголо, с огромным уродливым шрамом, пересекавшим щеку и рот, и привычным убийственным взглядом, которым меня обычно одаривают арендодатели, кредиторы и брошенные подружки. Однако было что-то до боли знакомое в его широких плечах и всепроникающем блеске этих темных глаз. Кого еще принес черт из моего буйного прошлого?

Я наконец крякнул, узнав его.