– Но почему я… ты же намекаешь, что они за мной?

– Они берут самую лучшую невесту в каждом роду. Первую по старшинству. А ты у нас одна и есть.

– Но как же… я… – Мальфрид растерялась.

«Какая же из меня невеста?» – хотела она сказать.

– Ты – невеста, – подтвердила Сванхейд, слегка разведя руками. – Лучшая в Хольмгарде. Ты ходила на посиделки и в Ярилины круги, и если бы тебя миновали, это было бы оскорбление нашему роду. Слава богам, с Перынью мы нынче дружны и можем такого не опасаться.

– Но ты не бойся, – поспешно добавил Бер. – Может, Волх выберет еще и не тебя.

– А как он будет выбирать?

У двери появился Свен и стал делать Беру какие-то знаки.

– Потом расскажу, – торопливо ответил тот Мальфрид. – Надо встречать. А ты иди оденься получше. Я за тобой приду.

Поспешно собрав шитье, Мальфрид ушла в девичью избу, где жила со служанками Сванхейд. Когда полгода назад ее только сюда привезли, Сванхейд рассудила: никому не нужно знать о том, что у ее правнучки имеется ребенок. Пребывание в жилье Князя-Медведя не считается замужеством – ведь это иной мир, и к людям девушка возвращается по-прежнему невестой, даже если успевает произвести на свет «медвежьего сына». Колосок приехал в Хольмгард на руках у кормилицы, Проворы, и Сванхейд велела говорить, что это ее собственный ребенок. Во всем Хольмгарде правду знали только госпожа и Бер.

Очень скоро по приезде Сванхейд и Бер позаботились надлежащим образом ввести Мальфрид в здешний девичий круг. Сперва Бер съездил в Словенск и еще несколько весей с приглашениями, потом в один из вечеров в Хольмгард явились три девы из уважаемых старинных родов: Весень, Добронега и Чаронега. В девичьей избе накрыли стол, Сванхейд показала им свою внучку, Мальфрид каждой поднесла подарки. Старшей среди поозёрских невест была Весень, Храбровитова дочь, – круглолицая, крепко сбитая румяная девушка с широко расставленными большими глазами. Держалась она чинно и важно, была неулыбчива и малоразговорчива; впрочем, происходило это не от недружелюбия, а от уравновешенного, деловитого нрава. В ее шестнадцать в ней уже ясно видна была будущая большуха, мать восьмерых детей и бабка трех десятков внуков. Именно такое положение ее и ждало: в двенадцать ее сговорили со старшим сыном словенского старейшины Призора. Мальфрид сразу приметила на ее пальце витое золотое кольцо – большую редкость даже у состоятельных словенских семей. Мальфрид слышала, как Весень назвали «невестой Волха»; жениха ее звали не Волх, а всего лишь Гостила, и Мальфрид сочла, что это почетное звание, принадлежащее старшей дочери старшего рода. Весень верховодила и на супрядках, и на весенних гуляньях в роще, и остальные девушки слушались ее как собственную мать.

После этого уже Мальфрид пригласили на супрядки в Словенск, где в избе у Призоровой старшей невестки собирались взрослые девушки. Туда Мальфрид тоже явилась с целым коробом гостинцев: пирожки из белой пшеничной муки, орешки в меду, сушеная вишня, кулага. Теперь она считалась принятой в девичий круг волости и получила все права знатной невесты. Без этого ее было бы невозможно выдать замуж в здешних краях. На самом деле Сванхейд и не думала с этим спешить – требовалось как следует подумать, как быть с правнучкой, имеющей к тому же на руках дитя. С самого начала старейшины приглядывались к правнучке Сванхейд, но намеки на возможность будущего родства госпожа пока пропускала мимо ушей. Это никого и не удивляло: словене знали, что варяги дольше держат при себе подросших дочерей, иной раз даже лет до двадцати. К тому же все понимали: дочери столь знатного и влиятельного рода жениха на первой павечернице не найдешь…

Однако хоть Мальфрид и не спешила с поисками земного мужа, уклониться от участия в выборе купальской невесты она не могла – с богами не спорят.

Она не удивилась, что Бер пошел встречать перыничей к причалу, а госпожа Сванхейд велела Ите подать нарядное синее покрывало и очелье с золотным тканцем. Недолгого времени Мальфрид хватило, чтобы понять, какую власть и влияние над словенами Поозёрья имеет Перынь. Сванхейд рассказала ей, что особая, больше, чем в других местах, власть жрецов берет начало еще в тех временах, когда первый варяжский конунг, Хродрик, только появился на Волхове. Главы здешней знати, мужи передние, тогда же были варягами перебиты, и лишь Перынь Хродрик не тронул, не желая ссориться еще и с богами этой земли. Наоборот, завел обычай приносить богатые жертвы и устраивать пиры несколько раз в год. Этому обычаю следовали все его преемники вплоть до Олава. А уже после смерти Олава, во время войны за Смолянскую землю, Ингвар добил несколько уцелевших до его времени малых княжеских родов Приильменья. Теперь уже никто среди словен не звался князем; главы родов сохранили за собой лишь право принесения жертв. Святилище в Перыни по сути правило словенами во всех делах, которые не решались Хольмгардом, а в последние годы – посадником в Новых Дворах. И Сванхейд, из княгини сделавшись всего лишь старой бабкой далекого киевского князя, предпочитала дружить с Перынью и ублажать ее богатыми дарами.

Бер вышел к внутреннему причалу, где уже пристали три большие лодки. В каждой сидели по три-четыре нарядные девушки, лежали мешки и бочонки, шевелились в корзинах живые куры и гуси. Отроки и молодцы гребли, а возглавлял купальскую дружину Дедомил, Требогостев сын, иначе Дедич – один из жрецов, постоянно живущих в Перыни. Завидев Бера, он сошел на причал – в вышитой нарядной сорочке, с тканым поясом, с «громовой стрелкой» из кремня, оправленной в серебро, которую он носил как науз на шее. В руке он держал посох, искусно вырезанный его собственными руками: в навершии с одной стороны было бородатое лицо чура, а с другой, затылком к первому, – морда змея-ящера. Для поддержки посох ему не требовался – Дедич был мужчиной средних лет, – но служил знаком его священной власти. Немного выше среднего роста, он был не так чтобы хорош собой, но благодаря рыжей бороде при темно-русых волосах и густых черных бровях лицо его привлекало взгляд и резко отпечатывалось в памяти.

– Прибывше мы к нам не по куницу, не по синицу, а по красну девицу! – объявил он, ответив на приветствие. – Зови сестру твою Малфредь, повезем ее к жребию. Может, – он улыбнулся, – Волх-батюшка честь вашему дому окажет – изберет вашу деву в жены себе. Ведь лет двадцать девы из Холм-города не видавше он.

– Это верно – когда бывали у нас в роду девы, я еще на свет не родивше, – говоря по-словенски, Бер использовал привычный здесь местный выговор. – Да сестра моя не готова – не одевше, не снарядивше. Поди-ка в дом, госпожа Сванхейд зовет тебя.

Оставив свою дружину на причале, Дедич пошел с ним в дом. Сванхейд уже переоделась к его приходу, Ита держала возле нее корец со свежим квасом из погреба – угощение было весьма кстати в жаркий день.

Гость поклонился Сванхейд, она взяла у служанки ковш и поднесла своими руками. Довольный этой честью, Дедич тем не менее рыскал глазами по сторонам – приехал он не за старухой.

– Сегодня день особый! – сказала Сванхейд, когда он вернул ей ковш. – С тех пор как младшая моя дочь, Альдис, замуж вышла, а тому уж больше двадцати лет, к нам в дом сваты из Перыни не бывали.