– Не заглохло древо рода твоего! – весело ответил Дедич. – Не дочь, так внучка в круг лучших дев ильменских войдет.

– Мальфрид мне правнучка, – вздохнула Сванхейд. – И сама я не думала, что до таких лет доживу.

– Кто богов чтит, тому и боги дают веку.

– Я приготовила для вас, как обычно – и людям, и богам. Бычка привезу, как сама приеду. Хочешь взглянуть на него?

– На бычка поглядим. А где же ваша дева?

– Одевается. Не всякий день сам Волх-батюшка сватов засылает, стыдно нам было бы хуже других пред очи его выйти.

Бычок гулял на лугу с другой скотиной, и Дедич остался ждать, пока девушка выйдет. Когда же она наконец показалась, даже самый строгий судья не сказал бы, что время было потрачено напрасно. В красном платье из плотного льна с шелковой отделкой, с очельем, обшитым золотной тесьмой, с двумя колечками на висках из золотой проволоки с нанизанными крупными хрустальными бусинами, она сияла, как Заря-Заряница. Уже сейчас в ней было видно большое сходство со Сванхейд, несмотря на более чем полувековую разницу в возрасте, – высокий для женщины рост, крепкое сложение, величественная осанка. В лице Мальфрид было больше красок – русые, а не светлые брови, темные ресницы, оттенявшие голубизну глаз, веснушки, щедро рассыпанные по немного вздернутому носу. Здороваясь с Дедичем, она опустила ресницы, пряча задорный блеск глаз, и губы ее немного сморщились, будто сдерживая улыбку, и все это придавало ее юной красоте такой дразнящий, цепляющий оттенок, что захватывало дух. А внешне она хранила такое уверенное достоинство, будто ее с колыбели растили для престола. Это была одна из тех дев – священных сосудов для красного пива власти, – что в предания входят как прекраснейшие на свете. Жадно ее рассматривая, Дедич даже не сразу ответил на приветствие, хотя был весьма речист.

– Не заря ясная среди звездочек частых возвышалася, а Малфредь-свет среди красных девок появлялася! – наконец улыбнулся он, будто запевал сказание.

Мальфрид сдержанно поклонилась, вытянув губы трубочкой, что заменяло ей улыбку, но была польщена. Услышать свое имя из уст Дедича под перезвон гусельных струн в Поозёрье считалось большой честью. Но еще больше того ей польстил восхищенный взгляд его строгих очей. От такого человека, как он, один подобный взгляд стоил дороже, чем многословные похвалы от кого другого.

– Прости, Требогостич, что ждать заставила. – Она слегка поклонилась, чувствуя себя почти так же, как княгиня Эльга киевская, представшая перед Константином-цесарем. – Кабы знать, что будет во мне нужда…

– За семь дней до Купалий невесту Волхву выбираем, такой обычай у нас от времен самого Словена Старого ведется. Не говорили тебе родичи?

– Нет. Видно, позабыли за столько лет. Я от матери слышала, как ее мать, Малфрида Улебовна, до замужества была невестой Волхова, да ведь тому более сорока лет минуло.

– Ну вот видишь – где мать матери твоей была, теперь и тебе туда дорога.

Рукой с посохом Дедич указал в сторону пристани, словно приглашая идти, и она пошла. Челядь оставляла работу, провожая глазами Мальфрид-младшую. Под десятками взглядов, величественно выступая в своем красном платье, издалека бросавшемся в глаза, она шла к реке, будто солнце по небосклону. Искрилось золотное шитье на ее очелье, словно само небесное светило провожает ее сверху завистливым взором.

На сердце у Мальфрид было неспокойно. А вдруг кто проведает, что у нее дитя есть, – не сочтут ли оскорблением Волха, что ему предложили такую невесту? Ту, что уже была женой другого божества – не речного, а лесного? Мальфрид еще слишком мало прожила на Волхове, чтобы понимать все тонкости здешнего уклада, но ясно знала: на Ильмене нет бога сильнее Волха-Ящера, за него каждый здесь встанет, как за отца родного.

На пристани, к ее радости, обнаружился Бер. Держа на плече серый плащ, он стоял у большой лодки, куда уже погрузили все назначенные для купальского пира припасы.

– Тебе позволят со мной ехать? – с надеждой спросила Мальфрид.

– Так положено. Родичи имеют право быть при гадании послухами, чтобы все по закону. Вот этих видишь? – Он кивнул на гребцов других лодок. – Это все их братья да зятья. А отцы, поди, на месте ждут.

Бер усадил Мальфрид в лодку, трое его отроков взялись за весла. К их удивлению, Дедич тоже запрыгнул к ним и сел на передней скамье, напротив девушки.

– Боишься, не туда ее завезу? – хмыкнул Бер.

Дедич только улыбнулся, уверенный в своей власти.

Мальфрид помахала другим девушкам в лодках. Лучшие невесты Словенска и других окрестных весей сидели гордые, взволнованные предстоящим священнодействием.

– Ты ведь еще в Перыни не бывала? – обратился Дедич к Мальфрид.

– Не случалось.

По любопытству в глазах жреца она догадалась: он поехал с ними, чтобы по дороге получше разглядеть ее. До этого они виделись несколько раз, но всегда в толпе – на посиделках или на пиру, – в полутьме, при лучинах или масляных светильниках на столе. Теперь и Мальфрид впервые увидела Дедича при дневном свете и то и дело поглядывала ему в лицо, дивясь про себя, почему его внешность кажется такой яркой и необычной. Темно-русые волосы, черные густые брови, яркие голубые глаза и рыжая борода – будто все стихии в нем сошлись: земля и небо, огонь и вода. И голос у него был такой красивый – низкий и притом мягкий, что хотелось слушать его без конца – неважно, о чем будет речь. К тому же она видела, что нравится ему, и это приятно будоражило. Впервые за много лет отправив в Перынь невесту, Хольмгард не ударил лицом в грязь!

– Знаешь, почему священно для словен место сие?

– Там погребен Волх, сын Словенов. Только я не знаю… – Мальфрид смутилась, – как он был и сыном Словеновым, и… богом речным?

– Буду ему славу петь – услышишь, как все было. Наши-то сызмальства знают. – Дедич оглянулся на девушек в другой лодье, которые перешептывались, издалека разглядывая наряд Мальфрид. – А ты ведь из дальних краев. У вас там, видно, иные боги?

– В Киеве Перуна превыше всех богов почитают. – Говоря это, Мальфрид вспомнила, как ходила в церковь Ильи вместе с княгиней Эльгой, но никому не следовало знать, что она была крещена. – Слыхала я там сказания про Кия-Сварога, как он Змея в плуг запряг и валы Змиевы пропахал, про жену его Улыбу и сыновей[17]. В Деревах поют про Дулеба Старого и его двенадцать сыновей, что дали начала двенадцати коленам деревским. А в Плескове… – она вздохнула, – в Плескове за жертвой богам и дедам Князь-Медведь приходит.

– А у нас князь речной – Волх. В человеческом обличии он через смерть прошел, стал вечен и бессмертен, как боги. Сам Волхов от крови его протек. И от нас, и от внуков наших даже памяти не останется, а он будет жить, пока солнце светит и реки по земле текут.