– Удостоверение?

– Нет, не только. Диплом еще. Говорит, отдал десять штук всего. До сих пор, кстати, работает. Известный адвокат, уважаемый человек.

– Пап... а ты...

– Ника, давай не будем, – оборвал меня он, увидев эту плещущуюся у меня в глазах панику. – Просто больше не пропадай.

– Не буду. Только замуж меня не выдавай, – попросила я, с трудом подавив желание броситься к нему на шею и зарыдать. Этого бы он, уж точно, не понял.

– Тебя выдашь, – жалобно проворчал он. – Думаешь, я тебе зла желаю? Внука бы хоть одного. Или уж внучку.

– Пап? – нахмурилась я.

– Все-все, молчу. – Он поднял руки и улыбнулся. – И, кстати, я хотел сказать тебе спасибо.

– Спасибо? По какому поводу? – нахмурилась я, подозревая, как, впрочем, и всегда, в его словах какой-то скрытый подвох.

– За твой оригинальный подарок, – хмыкнул он. – Как тебе пришло в голову послать по почте эти шахматы?

– Тебе понравились? Ты же любишь пожирать фигуры! – рассмеялась я в ответ.

Значит, мой подарок достиг своей цели! Я помню, как шла мимо витрины с какими-то забавными вещицами и увидела эти политические шахматы – со всеми нашими политиками и бизнесменами в качестве фигур. Там были и пешка Хакамада, и ферзь Чубайс, и даже Жириновский – слон. Я сразу поняла, это – то, что надо. Идеальный подарок для такого папочки, как мой.

– Понравилось? Да это не то слово. Я теперь с мужиками только в них и играю. Только вот насчет королей – я каждый раз чувствую себя неудобно, когда приходится кого-то из них съесть.

А потом мы сидели и ели, и разговаривали о том, что хорошо бы смотаться в Швейцарию, что там в горах климат очень хорош. Или вообще в Штаты, а то мы там давно уже не были. Все было так, словно бы не было этих полутора лет. Отец сидел рядом с матерью и, кажется, иногда под столом нежно брал ее за руку. Это было ново, в его глазах даже светилось что-то наподобие любви, а мама, та просто не отрывала от него глаз. Дождалась, за столько-то лет, наконец-то она ему нужна. И я смотрела на них, впервые за полтора года чувствуя, что, по сути, люблю их обоих.

– А кстати, кто все-таки меня сдал? – спросила я как бы между делом, когда уже подали десерт. – Откуда вы-то обо мне узнали?

– А никто, – усмехнулся отец. – Ты, видать, не только от нас бегаешь.

– Что ты имеешь в виду, – опешила я.

– Звонил твой начальник, – пояснила мама, склонившись в мою сторону.

– Кто? – ахнула я.

– Макс Журавлев звонил, на домашний телефон. В воскресенье, да? – Отец уточнил у мамы, та кивнула. – Искал тебя, сказал, что у тебя мобильник отключен и он тебя найти нигде не может. А ты ему очень нужна.

– Все понятно, – кивнула я.

– Ну, я и смотрю – номер знакомый, – ухмыльнулся он. – Да и голос тоже. Мы с Максом не так чтобы много работали, но иногда случалось. Больше с Холодовым, конечно.

– С Головой, – брякнула я.

Отец удивленно поднял брови, потом кивнул:

– Да, с Головой. И это знаешь?

– Я там работаю.

– Чудеса. В общем, смутил меня его голос. Дальше уж – дело техники. Но мои парни тебя не обидели?

– Все в порядке, пап.

Мы еще посидели в гостиной, папа попросил зажечь камин, он почему-то мерз, хотя было очень тепло. Мама с бабушкой переглянулись, но ничего не сказали. Потом кто-то позвонил, и отец поднялся, направился в кабинет. Я тоже встала и сказала тихо:

– Пап, мне надо... мне правда надо идти. Меня ждут. Я и так уже везде опоздала.

– Ты вернешься? – спросил он после долгой паузы. Было видно, как он мучительно борется с собой, как хочется ему запереть меня тут и решить все вопросы таким образом. Как он и привык.

– Я вернусь, обязательно. Вечером. Нет, все-таки завтра. Но я тебе позвоню, ладно? Или ты звони. В любой момент. Вот, это мой номер. Мне просто... очень надо. Это очень важно, правда, – задергалась я.

– Возьми машину, – прокричал отец мне вслед. – Она в гараже. Я ей шины поменял, они у тебя были лысые, оказывается. Совсем не следишь!

– Хорошо, – крикнула я, подбегая к гаражу. Через несколько минут я уже неслась по направлению к городу на своей любимой «Тойоте». И на сей раз ничто мне не мешало – город двигался в другую сторону.

Странное это было чувство – как будто недостает какой-то руки или ноги. Или нет, скорее наоборот, если ты уже вдруг привыкла жить и обходиться без руки, без правой, к примеру, – и вдруг медики совершили переворот в науке и прирастили тебе ее обратно. Ты уже приноровилась, бутылки открываешь зубами, пишешь левой рукой, пуговицы приучилась застегивать пятью пальцами. И шнуроваться тоже как-то наловчилась – и привыкла. Плохо, неудобно – зато никаких сюрпризов. И тут вдруг – получите, распишитесь. Так и я жила со своей ненавистью, со своей обидой и страхом, с манией преследования, ставшей уже частью моей личности. Я привыкла бояться и оглядываться, я научилась сливаться с толпой и путать следы. И было странно ехать на моей собственной тачке, в моих старых, жутко дорогих солнечных очках, и даже диски мои с музыкой, которую я уже больше не слушала, были расставлены по своим местам.

– Варечка, ты как там? – Домой я позвонила в первую очередь. Кому же еще? Мало ли, вдруг отец и туда засылал своих «ребятишек».

– Что-то случилось? – спросила, как почувствовала, она.

– Мой папа болен, – сказала, и наконец слезы широкой рекой потекли у меня из глаз.

– Откуда... как ты узнала?

– Он нашел меня, – пояснила я, тут же добавив, что на мою свободу больше никто не покушается. И что теперь у меня с предками мир да любовь. По крайней мере на первый взгляд отец решил пойти на попятный и подавить в себе природные инстинкты хищника.

– А что с ним? – задала резонный вопрос она.

Я пожала плечами:

– Не знаю. Он не хочет об этом говорить. Наверное, что-то ужасное! Попросил вернуться, безо всяких условий. Машину отдал.

– Так ты от меня уезжаешь? – вдруг огорчилась Варечка.

– Я не знаю, – воскликнула я в замешательстве. Я действительно не имела ни малейшего представления о том, что делать дальше. Жить с родителями? Надо ведь, наверное, теперь жить с ними, но как? Я чувствовала себя совершенно чужой в нашем семейном гнездышке, я не хотела застыть среди гобеленов, не могла представить себя в окружении старой тусовки. Два раза в одну воду? В наше болото?

– Послушай, приезжай сейчас. Поговорим. Мне предложили выставиться в одной галерее, вот я теперь мучаюсь. Час назад я еще хотела всю эту дребедень сжечь и снова дать «объяву» «инострашкам», а теперь и не знаю.

– С ума сошла? Жечь! – возмутилась я. – Не смей, лучше мне отдай.