– А вот и она – моя любимая практикантка. Что же вы скрывали от нас свои прекрасные корни? – пожурил он меня, шутливо погрозив пальцем с маникюром и дорогим кольцом-печаткой.

– Что вы имеете?.. Не поняла? – вскочила я, моментально краснея.

– Мы с вашим уважаемым папой столько лет сотрудничаем! Мы все тут его очень уважаем, и вы просто не представляете, как мы рады с вами работать, – растекся он в добродушной улыбке.

Я догадывалась, что степень этой «радости» просто зашкаливала. Ведь в теории… если бы они вдруг чем-то меня расстроили по незнанию и неосведомленности и я бы обиделась, они бы могли не только потерять выгодного и «любимого» клиента с богатыми возможностями и огромными потребностями, но и огрести проблем. Так что «радостью» он так и светился.

– А уж как я рада! – расплылась я в ответной улыбке. – Представить себе не можете.

– Очень даже можем, – хмыкнул он. – И, поверьте, Вероника Юрьевна, сделаем все возможное, чтобы вам было с нами комфортно и интересно. Вам нравится юриспруденция? Может быть, нам вас направить в академию? Мы можем, сделаем представление, оплатим обучение. Мне кажется, у вас прекрасные способности к нашему делу.

– Очень лестно, – ухмыльнулась я, начиная искренне забавляться происходящим. Еще вчера он меня даже не замечал с высоты своих жизненных достижений, а теперь не может решить, как поудобнее схватиться, чтобы качать меня на руках.

– Я подумал, что вам, должно быть, тут не очень удобно. Вероника Юрьевна, может быть, вы переберетесь в третий кабинет?

– А как же... Погорельцев? – удивилась я. – И потом, вы напрасно беспокоитесь. Мне тут вполне удобно.

– Ну, тут совсем нет места. Тут даже Макс еле помещается, а уж вдвоем... А Погорельцев, знаете ли, мы подумываем с ним расстаться. Он портит имидж нашей фирмы.

– А как же его связи? И потом, мне правда совершенно удобно. Вы можете быть совершенно спокойны, все хорошо. Я очень довольна нашим сотрудничеством. И обязательно скажу об этом папе.

– Что? Что именно вы скажете? – побледнел Халтурин.

– Что для меня, как и для него, ваша фирма как родной дом. И что мне все-все тут нравится.

– Да? – выдохнул он.

Тогда я добавила (чисто из вредности):

– И, кстати, может быть, действительно пойду учиться. Буду рада любому вашему совету и содействию, а оплатить обучение я смогу и сама.

– Что вы, это совсем ерунда... – снова принялся раскланиваться он. – Такие мелочи. У меня в академии ректор – старый друг. Мы решим все в пять минут. Вероника Юрьевна, я был рад, что мы с вами поняли друг друга.

– Полностью, полностью, – заверила я его, как вдруг из-за двери раздался знакомый строгий голос:

– Могу я узнать, что тут происходит?

– Максим... Андреевич, – дернулась я, не зная совершенно, как мне вести себя с ним теперь.

– Вероника... Юрьевна, вы были в суде?

– Конечно, была, – кивнула я и буквально почувствовала, как за моей спиной Халтурин отчаянно подает Максиму выразительные знаки.

– Максим Андреевич, мне надо с вами обсудить один... неотложный вопрос. Вы не могли бы НЕМЕДЛЕННО зайти ко мне в кабинет? Там будет удобнее, – пробормотал Халтурин, понемногу отступая. Максим фыркнул:

– Определенно, у вас удобнее, чем здесь, у меня. С такими-то креслами!

– Я жду вас, – зло бросил Халтурин и исчез в проеме.

Максим с недоумением посмотрел на меня, а потом развернулся и пошел за ним. Я осталась стоять у своего стола, тяжело дыша. Что произошло? Мой дорогой папочка счел необходимым довести до сведения заинтересованных лиц, что за нелепое создание, тощее, большеглазое и в кедах, работает у них в конторе. А заодно наверняка дал понять, что будет, если кто это тощее создание обидит. И что теперь? Я плюхнулась в кресло и подумала, что сейчас я как раз отчетливо понимаю, отчего я все-таки ушла из дома в одном тонком платье, одна, в холод и неизвестность.

– Черт, – выругалась я и посмотрела на дверь.

Максим вернулся только через двадцать минут, за которые я успела сгрызть себе ногти на обеих руках. Он зашел в кабинет, лицо его было спокойно и безмятежно. Человеческого выражения на нем не было, взгляд стал абсолютно пустым. Он молча прошел к своему столу и сел. Включил компьютер и вперил взгляд в пустой экран. Я вздохнула.

– Максим.

– Вероника Юрьевна? – моментально ответил он, и в голосе отчетливо читался сарказм. – Вы что-то хотите сказать?

– Не знаю.

– Что ж... – Он пожал плечами и отвернулся.

Я подождала и спросила:

– Все в порядке?

– Все просто прекрасно. Идеально! Вам там удобно сидеть? Может, поменяемся местами? Пока вы не перешли в Погорельцев кабинет.

– Максим, я ничего этого не хотела.

– Какая разница, – зло ответил он. – Какая разница, чего ты хотела? Мы все из-за тебя теперь можем получить проблемы. Ты это понимаешь?

– Нет, не понимаю. Каким образом? – нахмурилась я. – Разве я плохо работаю? Даже ты, хоть обычно и не можешь ни с кем сработаться, говорил, что я – со способностями.

– И что? Завтра придет твой отец, разнесет все тут в клочья, потому что кто-то не так тебе улыбнется. Черт, да я могу поплатиться даже за то, что сейчас с тобой так разговариваю. А что дальше? Ты должна была сказать, кто ты, прежде чем... – Тут он заткнулся и отвернулся к окну.

Я почувствовала, как сжимаюсь в комок.

– Ты имеешь в виду, прежде чем переспать с тобой? Да?

– Ты сама все понимаешь, – пробормотал он, вернувшись к своим бумажкам.

– Да уж. Я все понимаю, – согласилась я. – Как же! Переспать с помощницей, а потом просто выкинуть ее из головы – это так просто и логично. И никаких проблем, никто никому ничего не обещал. И можно ничего не бояться. А сделать то же самое с той, за чьей спиной стоит Юрий Хрусталев, – совсем другое дело, да?

– Да! – одними губами, без звука прошептал он.

– А знаешь почему? Потому что ты – трус и подлец. Что изменилось после того, как ты узнал обо мне эту страшную правду? Или я требовала от тебя чего-то? Или угрожала? Если бы была моя воля, ты бы никогда и ничего не узнал обо мне. И мы бы спокойно расстались в нужный час, сказали бы друг другу все эти бессмысленные слова о том, что «лучше остаться друзьями» и что «некоторые люди созданы для одиночества». И каждый пошел бы своим путем, не оглядываясь назад. Ты бы и дальше сам покупал себе носки. Разве я, скажи, та, кто здесь все усложняет? Нет. Скажи слово – и все будет кончено. Я уволюсь по собственному желанию и перестану тебя стеснять, не буду больше угрожать твоей карьере. Одно слово – ну?

– Ника...

– Что? – Я почти кричала. Но тут вдруг между нами образовалась пустота, тишина, заполнившая все пространство комнаты. Мы оба молчали и в бессилии смотрели друг на друга. Так прошло несколько минут, а затем я отвернулась и вышла из комнаты. Вот и все, вот и ладненько. Я шла по коридору, глотая слезы и думая, как все-таки несправедлива жизнь. И зачем, спрашивается, было надо моему отцу обретать всю эту власть и силу, если моя жизнь от этого только рушится и разваливается на куски.