Вот здесь-то Овчарка и увидела, что белье, которое тащила коза, никакое не белье, а пиджак от белого костюма, с ручной вышивкой, перепачканный землей. Коза смотрела на Овчарку с надеждой, наверное, ожидала, когда ей вернут обратно игрушку, которую так приятно жевать.

— Ты где это взяла?

Коза будто поняла, о чем ее спросила Овчарка, и повела ее прямо к грядке, вскопанной под лук. Овчарка и не заметила, как Дереза прямо посередине выкопала небольшую ямку, иначе уже давно шуганула бы ее, чтобы не портила огород. Овчарка встала на колени и стала копаться в земле. И нашла брюки — тоже белые, тоже красиво расшитые внизу.

«Эту грядку копала Васса. Кто-то хочет подставить Вассу. Хрена им! Ни черта у них не выйдет».

И Овчарка свернула пиджак и брюки и стала быстро-быстро закапывать их обратно. В это время Васса вышла на крыльцо с полотенцем на плече и сказала очень спокойно:

— Стало быть, ты нашла. Надо было закапывать глубже.

— Это Дереза откопала, — сказала Овчарка виноватым голосом.

— Ну что ж… — сказала Васса, и они обе молчали несколько минут.

Овчарка впервые в жизни боялась произнести хоть слово. Потом Васса сказала:

— Пойдем куда-нибудь — поговорим.

— Я ни о чем говорить не хочу, — сказала Овчарка, — я сейчас это все зарою поглубже, и завтра, ровно в двенадцать, мы уедем. Я уехать хочу, Васса, не могу я здесь больше, все!..

Овчарка почувствовала, что вот-вот заплачет.

— Нет, так не годится. Пошли.

Васса повесила полотенце на перила, и они зашагали к морю. Они всегда ходили рядом. А теперь впереди очень быстро шла Васса, а за ней, шагах в двадцати, Овчарка.

Теперь-то она все вспомнила — и как Васса выходила на катере за чехлом от бинокля, и как ей нехорошо стало, после того как они вдвоем копались в Шуриной сумке. И то, как Евгения сказала, что у последней любви Шуры было странное имя. И как Вассы не было в купе на станции Бологое, и ее ментоловые сигареты. Может, кто-то другой и поостерегся бы идти ночью к морю с Вассой, но Овчарке и в голову не пришло, что подруга может с ней что-нибудь сделать. Овчарка к тому же считала себя бессмертной.

Они все шли и пришли к морю. Море было спокойное, гладкое и даже не плескалось. Можно было подумать, что это совсем не море, а большое бесконечное поле под луной, на котором почему-то не растет ни одного дерева. Они сели на вылизанный морем ствол дерева. Дереза не щипала листья брусники, а только стояла хвостом к морю и смотрела на подруг очень внимательно, будто понимала, что у них важный разговор.

Васса долго молчала и потом сказала самым обычным тоном:

— Я хотела ее убить и убила.

И замолчала.

— Говори дальше, Васса.

— Все случилось так, как и должно было быть. Это началось сразу после того, как моя мать умерла. Хоть она для меня никогда ничего и не делала, это меня здорово подкосило, мать ведь все-таки. Пусть и пила, все равно…

Я знаю, ты мне могла бы помочь, ничего для меня бы не пожалела. Но я хотела выбиться сама, посмотреть, может, я чего-то стою. А если не стою, то нечего и трепыхаться.

Знаешь, где я Шуру встретила? Ты, конечно, этого места не знаешь. Такой скверик, где старые и богатые женщины покупают молодых и красивых девчонок.

Ты думаешь, ты меня знаешь, Овчарка? Ты все думаешь, что я та маленькая девочка, которая тебя окликнула из окна второго этажа в пионерском лагере? А я — расчетливая стерва, которая никого не любит, кроме моей Катьки, и у которой в общем-то ничего больше нет, как не было и тогда, восемь лет назад, когда я только увидела Шуру.

Она была красивая, и большинство девочек из скверика побежали бы за ней за просто так. А она меня выбрала. Она с какой-то подругой была, тоже активной, насколько я поняла. По тем временам Шура ездила на шикарном джипе. Я тогда, помню, пошла прямо в спальню, а они на кухне сидели. Я их сразу предупредила, что с обеими не стану. Тогда они сказали, что сейчас договорятся. Потом пришла одна Шура. Я обрадовалась, что пришла она, хотя, если б пришла та, другая, я бы тоже не очень расстроилась — это была влиятельная и известная на ТВ баба, вроде Шуры. Я, честно говоря, и не подозревала, что она тоже из этих. Про Шуру уже тогда все знали, потому что она ничего не скрывала. Так что о том, чтобы шантажировать ее, грозя тем, что всем расскажешь, что она снимает девочек, и думать было нечего.

Мне давно стукнуло шестнадцать, но я всем говорила, что я младше, да и так и выглядела — на четырнадцать — пятнадцать. Мне это не слишком было противно, но и не очень-то нравилось. После я намекнула, что я несовершеннолетняя и что ей это может дорого обойтись. Она только рассмеялась. Шуру голыми руками было не взять.

Так наши отношения дальше и развивались — я стерегла каждый ее шаг, она — мой. Она ждала, когда я совершу промах, а я — когда она потеряет бдительность. А она ее никогда не теряла.

Когда я уходила, она сказала: «Те часы, которые ты стянула в ванной, можешь оставить себе. Они не слишком-то и дорогие».

Потом она приезжает на следующий вечер и снова выбирает меня. Я удивилась. Я ждала, когда она меня полюбит. Тогда у меня будет козырь. Так оно и случилось. Я была никто и звать никак. Она меня устроила в это рекламное агентство, потому что там всем заправляла ее знакомая, тоже из «этих». Сначала хотела, правда, чтобы я открыла косметический салон — очень уж хорошо я ее гримировала перед каждой передачей. Тогда она и взяла с меня обещание, что, когда она умрет, я приду ее накрасить, и подарила медальон с надписью: «Пока я не остыла. Шура». Он и теперь при мне.

Васса вытащила из-под свитера золотой медальон на золотой цепочке, подержала его на ладони и спрятала обратно.

— Она купила мне квартиру, машину. К тому времени мой козырь потерялся — дело в том, что и я к ней начала привязываться, а этого мне было нельзя допускать. Шура была несчастной — тот парень-матрос подметил точно. Она мне рассказывала про себя. Про то, как она замужем была, как пролезла наверх, как умерла ее подруга, с которой она прожила восемь лет или около того.

Мне нравилось носить такую же одежду, как у нее. Я дублировала все ее наряды. Этот мой белый костюм тоже с тех времен остался — точная копия ее костюма. Когда я ехала сюда, я прихватила его с собой, потому что точно знала, как оденется она. Ну и вот мы жили и жили. Но я хотела немного пожить, как все живут.

И Шура — вот чудо! — меня поняла. Она детей иметь не могла из-за какого-то раннего неудачного аборта. Она познакомила меня с очень состоятельным мужчиной. Я, судя по всему, ему понравилась. Конечно, он не знал, что мы с Шурой живем вместе уже очень долго. Я вышла за него замуж и родила Катьку. И продолжала встречаться регулярно с Шурой. Ласковый теленок двух маток сосет.

Только одно мне не нравилось — тот мир, в котором я жила, был создан Шурой, и больше никем. Одно ее слово — и он бы развалился. Я не просто от нее зависела. Само собой, мне это не нравилось. Мы часто по выходным встречались с Шурой в ее квартире. Сидели в комнате. У нас такой был обычай — мы целый вечер пили вино и болтали, включив диктофон. Говорили на самые разные темы, вспоминали всякие истории. Шура говорила, что потом она эти кассеты прослушивает и они будто наталкивают ее на всякие интересные мысли, подсказывают идеи, которые она потом использует в работе над сюжетом очередной передачи.