— Не все и не всегда. Я уже говорила тебе, Кристи надеялся на оправдательный приговор ровно до тех пор, как на его шее не захлестнулась петля. Точнее, не оправдательный приговор, а признание его сумасшедшим и нуждающимся в лечении, для таких, как он, это последняя надежда. Ему нужно было давить на жалость, всеми силами показывать, что он сожалеет, что не мог остановиться. Ему нужно было, чтобы ему сочувствовали, а убийство ребенка уничтожает любую надежду на жалость. Поэтому он не признавался ни в каких других жертвах, кроме тех, чьи тела нашли в его доме. Поэтому он отрицал, что убил Джеральдину. Наш подражатель мог ухватиться за эту возможность. В любом случае, на его счету уже четыре жертвы, а будет восемь, если он не остановится.

— Значит, возвращаемся к тому, над чем работали раньше?

— Именно.

Они отвлеклись на дело Гордейчиков, когда пропал Вячеслав. Они надеялись спасти его — но ничего не получилось. Леон чувствовал: это задело Анну больше, чем она готова была показать. Ведь она догадывалась, что так будет, и не успела предупредить Гордейчика, потому что его выпустили слишком рано и неожиданно!

Но этого было недостаточно, чтобы остановить ее. Раз Гордейчика больше нет, они могли возвращаться к самому странному и вместе с тем многообещающему следу — убийству Евы Майковой.

* * *

В паркинге опять были проблемы с освещением. Темные залы и ряды машин тонули во тьме, и полагаться приходилось только на свет фар. Особенно неудобно это было на лестнице, но Виталий Малинов уже почти привык. Тут такое часто бывало: парковку построили с нарушениями, поэтому проводка выходила из строя не реже двух раз в месяц.

Его волновало лишь то, что из-за этого дефекта место ему досталось по дешевке. Он любил деньги и ради возможности их сэкономить был готов пойти на многое. А уж ради возможности их получить… Сложно сказать, на что он не пошел бы!

Теперь перед Малиновым маячили очень большие деньги. Поначалу они казались такими легкими, что он уже прикидывал, на что их потратит. Но дальше начались сложности, и боль в заживающем плече не давала забыть, сколько планов уже сорвалось и сколько ошибок было допущено.

Он все равно не собирался отступать. Малинов считал себя охотником, хозяином жизни, он знал, что сумеет получить свое — а эти деньги он уже считал своими. Поэтому в истории с наследством он собирался вести себя точно так же, как в этом темном паркинге: терпеть любые трудности, чтобы стать богаче.

Однако это все потом, не сегодня. Он вымотался и хотел провести вечер в тишине и покое. Поэтому он оставил машину на привычном месте, закрыл ее, но дальше пары шагов пройти не успел.

На него напали — тихо и быстро, он даже не догадывался, что рядом кто-то есть! Не было ни шороха, предупреждающего об опасности, ни подозрительного движения. Просто в один миг его окружали тишина и покой, а в следующий на него налетели со стороны, сбили с ног, поставили на колени. Малинов и опомниться не успел, как руки ему зафиксировала за спиной пластиковая стяжка, волосы сжимали чьи-то сильные пальцы, а лицо было прижато к грубой штукатурке стены, болезненно царапающей щеку.

Он и сам бы не смог все сделать настолько профессионально и грамотно. Виталию Малинову доводилось нападать не людей — и не раз. Он мог уверенно сказать, что умеет это делать, и многие из тех, кто был близко с ним знаком, его боялись. Но он никогда бы не смог провернуть нечто подобное! Ему даже показалось, что на него напала целая банда, действовали несколько человек, окруживших его. Лишь когда снова наступил покой, он сообразил, что нападавший только один — просто очень ловкий и сильный, намного сильнее самого Малинова.

— Ты что делаешь, тварь? — с трудом произнес он. Каждое слово сейчас сулило новые царапины на лице. — Ты хоть знаешь, на кого руку поднял?!

— Знаю, — невозмутимо отозвался нападавший. — Малинов Виталий Сергеевич, семьдесят девятого года рождения, отслужил два года в армии, пошел работать в полицию, тогда еще милицию, но надолго там не задержался и был уволен за взятки. Потом «крышевал» в годы, когда это было почетно, а после присоединился к тем, кто из бандитов переименовался в бизнесмены, не меняя при этом свою суть. Ну что? Отпали сомнения, что я обознался?

Малинов даже не знал, что поразило его больше: осведомленность нападавшего или то, что он знал этот голос.

Леонид Аграновский! Его жертва… Точнее, человек, которого он назначил своей жертвой. Теперь уже непонятно, кто кого.

Ирония заключалась в том, что сам Аграновский был ему не очень-то и нужен. Все сводилось к Анне Мещерской — и деньгам, которые маячили за ее надгробьем. От Виталия требовалось просто обеспечить скорейшую установку этого надгробья, и Леонид Аграновский должен был стать инструментом, способом добраться до девки. Малинову сказали, что они как-то связаны, что именно Аграновский помогает ей сбегать из-под домашнего ареста непонятно как.

Поэтому Малинов и не воспринимал его всерьез, хотя при прошлом столкновении убедился, что мужик там непростой, тоже с военным прошлым. Ну и что? Он не должен был понять, кто за ним охотится, не должен был вычислить его!

— Не понимаю, о чем ты! — прохрипел Малинов. Он отчаянно пытался сообразить, как выкрутиться. Он, всегда гордившийся своей силой, сейчас не мог освободиться!

Аграновский не стал отвечать сразу. Все еще удерживая Малинова за волосы, он надавил на только-только поджившую рану на плече, оставленную их предыдущим столкновением. Виталий не удержался, крикнул, он не умел терпеть боль.

— Заработала память? — поинтересовался Аграновский. — Или повторить?

— Да пошел ты! Чего тебе нужно?

Малинов не привык, чтобы с ним так обращались. Обычно те, на кого он объявлял охоту, пытались с ним поговорить, приводили адвокатов или даже полицию. Он находил это забавным: никакие законники не могли защитить этих трусов от самого обычного удара арматурой, ломающего череп.

Но Аграновский оказался из другой породы. Он говорил с Виталием Малиновым на одном языке.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что запомнил раз и навсегда, — пояснил Аграновский. — А поскольку ты у нас путешественник во времени, застрявший в девяностых, я и объяснять тебе буду соответствующе. С этого дня ты оставляешь Анну Мещерскую в покое.

— Не знаю никакой Мещерской! С чего бы мне нападать на нее?

— Идиота строишь? Получается убедительно, не скрою, у тебя талант. Но я прекрасно знаю, как ты надеешься получить ее деньги.

А ведь все Любка виновата, если задуматься… Она его в это втянула. Но тогда Виталий думал, что ему придется немного поработать и получить за это огромную награду, он не ожидал, что он вынужден будет стоять на коленях перед каким-то психом!

С Любкой Сирягиной он когда-то встречался. Она, наверно, назвала бы это любовью. А Виталий и сам толком не понимал, что в ней нашел, страшная же баба! Но в постели хороша, лучше, чем он предполагал. Поэтому он и оставил ее при себе.