Оба незнакомца были немногословны. Фрэнсис, трясшаяся на небольшом сиденье позади них, погрузилась в свои мысли. Она смотрела по сторонам; над ней проплывало прозрачное голубое небо с длинными перисто-слоистыми облаками, а впереди простирались долины и голые плоскогорья. Повсюду царила почти болезненная уединенность, которую сохраняла эта местность. То и дело мелькали заливные луга, колыхавшиеся на ветру и блестевшие серебром под солнечным светом.

Как я все это люблю, подумала Фрэнсис почти с изумлением.

Супружеская пара на деле оказалась мелочной, так как они высадили Фрэнсис в самом низу полевой дороги, ведущей вверх, к Уэстхиллу, не предложив довезти ее до места, что заняло бы не более трех минут. Так что пришлось идти пешком с чемоданом под палящим солнцем. Дорога, правда, не была крутой, но постоянно шла в гору, и Фрэнсис очень быстро запыхалась. Справа и слева от дороги, насколько хватало глаз, простирались пастбища для выпаса овец. Многие животные собрались в тени деревьев. Они лежали в траве с закрытыми глазами. Лишь одна овца лениво поворачивала голову, когда Фрэнсис останавливалась через каждые несколько шагов и вытирала пот со лба. Чемодан, который сначала показался ей легким, был на удивление увесистым, и, кроме того, Фрэнсис была тепло одета. Когда она ночью покидала дом, было значительно прохладнее. Неужели эта дорога всегда была такой долгой?

Но вот уже последний отрезок пути; она шла все быстрее и быстрее и уже вскоре оказалась во дворе перед домом. Бросила чемодан и помчалась к входной двери.

— Мама! Отец! Это я, Фрэнсис! Я вернулась!

Дверь была открыта — здесь никогда не запирали двери. Фрэнсис вошла в прихожую. Ее встретила сумеречная прохлада. И полная тишина.

Она прошла по всем комнатам на первом этаже, но там никого не было. Только Молли лежала в столовой на своей подстилке. Услышав шаги, она в ожидании подняла голову, но когда увидела, что это не Джордж, которого она ждала день и ночь, а всего лишь Фрэнсис, надежда в ее глазах погасла. Она не встала, хотя и завиляла хвостом — несколько разочарованно, но вежливо. Фрэнсис подошла и погладила ее.

— Молли, куда все делись? — спросила она. — Кажется, вообще никого нет дома!

Молли похлопала хвостом по полу и снова положила голову между передними лапами. Фрэнсис выпрямилась и пошла на второй этаж, но и там никого не было.

— Все исчезли, — пробормотала она. — Странно… Даже бабушки и Аделины нет!

Затем она вспомнила, что оставила чемодан на солнце перед домом, и оттащила его наверх, в свою комнату.

Здесь ничего не изменилось. На кровати все еще лежало голубое одеяло с узором в виде роз, а на стенах висели репродукции картин Сислея. На письменном столе Фрэнсис обнаружила старые, высохшие небольшие букетики цветов и ее дневник в зеленой полотняной обложке, в котором содержались такие важные записи: «Сегодня был ягненок, мисс Паркер его так любит, но мне, как всегда, стало плохо!» или «Наша команда выиграла в лакросс; каждый из нас после этого получил бант, который мы можем приколоть, но я считаю, что это выглядит слишком нелепо!».

Во всем, что было когда-то таким родным и близким — и комната, и одеяло с розами, и дневник, — она больше не нуждалась. Эти вещи были из другого времени, и Фрэнсис поняла, что ее возвращение получилось двояким. Она вернулась домой — но не могла повернуть стрелки часов назад, не могла больше чувствовать себя защищенной под одеялом с розами.

Девушка открыла окно и посмотрела вниз на цветущий сад. Если б она протянула руки, то почти смогла бы коснуться ветвей вишневого дерева. Погруженная в мысли, Фрэнсис смотрела на небольшую полевую дорогу, начинавшуюся с той стороны каменной изгороди сада и исчезавшую где-то за холмом. По ней можно было попасть в Дейлвью, если не хотелось идти по главной дороге.

И вдруг у нее появилась мысль: раз никого из семьи нет дома, то она тоже может пойти в Дейлвью и зайти к Джону. Если он, конечно, у себя. Вероятность того, что он сейчас может находиться в Лондоне, Фрэнсис решила вообще не принимать в расчет.

Она вынула из чемодана летнее платье из синего, как сапфир, муслина; Филипп как-то сказал, что оно делает ее глаза еще более темными и сияющими. Платье было немного помято, но ей сейчас было не до этого. Фрэнсис переоделась и расчесала волосы, потом придирчиво осмотрела себя в зеркале. Она все еще была довольно худа — резко очерченные острые скулы, платье бесформенно висит вдоль тела… Но Джон, в конце концов, уже видел ее в тюрьме в жутком состоянии; он удивится, что она, несмотря ни на что, пришла в себя.

Фрэнсис надела большую соломенную шляпу, украшенную длинными голубыми лентами, чтобы защитить голову от солнца, и отправилась в путь.

Вдоль всей улицы, поднимающейся вверх, и на большой парковочной площадке перед домом стояли многочисленные автомобили и экипажи — не менее пятидесяти штук. Водители в начищенной униформе облокотились на капоты радиаторов автомобилей и читали газеты или стояли группами под деревьями, смеялись и болтали. Извозчики приносили воду и сено для лошадей. При этом они вытирали пот со лба и ворчали из-за своих жестких ливрей, сковывающих движения. Любопытные взгляды следовали за Фрэнсис, которая нерешительно шла вдоль дороги, ведущей к дому.

— Чем дальше, тем симпатичнее гости! — крикнул черноволосый водитель в униформе из ярко-красного сукна с позолоченными пуговицами, сверкающими на солнце. Другие ответили на его реплику смехом.

Фрэнсис, игнорируя взгляды и слова, подошла к дому, который, как всегда, казался темным и мрачным на фоне ясного неба. Навстречу ей неслись звуки музыки. Гул голосов? Она ускорила шаг и последние метры преодолела почти бегом.

Входная дверь была широко распахнута и со всех сторон украшена горами цветов. На ступенях, ведущих вверх, в также украшенный цветами холл, лежал красный ковер. В дверях стоял слуга в ливрее, погруженный в свои мысли; заметив Фрэнсис, он сделал строгое лицо.

— Слушаю вас!

— Я… — начала Фрэнсис, но не знала, что сказать дальше. Да и что она могла сказать? Она ведь не знала, что здесь происходит… Заметила, что слуга критически смерил ее взглядом сверху донизу. Ее милое голубое летнее платье явно совершенно не подходило для торжества этого уровня и этой значимости.

— У вас есть приглашение? — поинтересовался он.

Так как слуга не знал, кто она, он из осторожности вел себя очень вежливо, но дал ей понять, что просто так ее не пропустит.

Подняв голову, она с достоинством произнесла:

— Я — Фрэнсис Грей. У меня нет приглашения, так как я должна быть в Лондоне. Но сегодня неожиданно вернулась.

Музыка, которая на какой-то момент стихла, заиграла вновь. Тихо дребезжали тарелки и бокалы, на этом фоне раздавались голоса и смех.

— Да… — Слуга, казалось, не знал, что делать. Он не понимал, можно впустить ее или нет. — Вы — родственница мисс Виктории Грей?

— Я ее сестра. — Почему он назвал именно Викторию, самую молодую в семье?