К восьми утра солнце пекло вовсю. Я по просьбе экипажа разрешил открыть боковые люки, и все мы об этом пожалели. Просёлочная дорога была песчаной. Идущие впереди нас десятки бронетранспортёров и танков подняли такие тучи песчаной пыли, что дышать стало нечем, в пору было надевать противогазы.

В 09.00 поступил приказ остановить движение, личному составу завтракать, пополнить бензобаки. Появилась колонна машин фронтового подвоза, автоцистерны потянулись к танкам, а экипажи отправили людей к полевым кухням.

Мы остановились неподалёку от реки, и мой механик-водитель Бюхнер попросил разрешение сходить искупаться. Мы только начали обсуждать с ним этот вопрос, как по рации поступил приказ обер-лейтенанта Бухтеркирха не удаляться от бронемашин. Ослушание грозило суровым наказанием. И мы были вынуждены завтракать грязными.

Примерно через полчаса с востока раздалась ружейно-пулемётная стрельба. Били не наши пулемёты, этот частый стрекот русских станковых пулемётов нам пока ещё был незнаком. Вскоре загрохотали русские противотанковые орудия и танковые пушки. Поступили команды «по машинам» и «к бою».

Малым ходом мы двинулись вперёд, вдоль берега реки. Открывшаяся передо мной картина ошеломляла. На большом поле горело свыше десяти танков Т-II и Т-38 роты капитана Кюммеля, несколько бронетранспортёров, повсюду валялись обломки мотоциклов батальона разведки. Я увидел несколько трупов наших танкистов и множество трупов разведчиков-мотоциклистов. На некоторых ещё горели комбинезоны. Зрелище жуткое.

Уцелевшие танкисты, прячась за прибрежными кустами, бежали в тыл. Прикрытые бронёй бронетранспортёров санитары собирали раненых.

Через приборы наблюдения командирской башенки я заметил впереди пять русских бронемашин, идущих на нас и стрелявших из пушек в нашу сторону. Это были старые легкие танки Т-26, вооружённые 45-мм пушками. Лобовую броню наших Т-III снаряды этих пушек не пробивали, но могли порвать гусеницы.

Я приказал заряжающему Ланцу дослать в пушку бронебойный снаряд, а наводчику Граббе взять на мушку крайний справа русский танк. Но в тот момент, когда я собирался приказать механику-водителю Бюхнеру остановиться для производства выстрела, все русские танки исчезли из поля зрения. Я сообразил, что они скрылись за прибрежными кустами, и направил машину именно туда. Но по рации прозвучал приказ командира роты двигаться только вперёд. Обходя наши горевшие машины, мы вновь пошли по полю в сторону городка Жабинки.

И тут началось светопреставление. Русские танки, почти полностью уничтожив роту капитана Кюммеля, зашли к нам в тыл и из кустов стали обстреливать танки нашей роты. Я увидел, как шедшая слева от меня машина фельдфебеля Гёрлиха, потеряв гусеницу, завертелась на месте, а потом, видимо, после попадания русского снаряда в моторный отсек, загорелась. Из неё выскочили члены экипажа и бросились к нашему танку. Но один из них, сражённый очередью русского танкового пулемёта, не добежал. Я приказал Бюхнеру остановиться. Оставшихся в живых танкистов мы взяли на броню и задним ходом стали уходить назад. Я своими глазами видел, как русские расстреляли два танка нашей роты. Они били в корму, где броня была менее мощная, и, разбив двигатели, подожгли машины.

Наконец-то прилетели наши пикирующие бомбардировщики и тщательно перепахали всё поле, уничтожив русские танки. Через двадцать минут мы продолжили движение. Обходя воронки, мы добивали брошенную русскую технику.

В три часа пополудни после короткого, но ожесточённого боя, мы выбили русских из городка Жабинки. Русские сопротивлялись упорно, но, потеряв от огня нашей артиллерии и танков много бронемашин и пехоты, отступили в сторону Кобрина.

Следуя приказу командира полка, наш батальон без остановки двинулся на Кобрин. Полевая жандармерия разгоняла с шоссе толпы беженцев из гражданского населения, освобождая дорогу нашим танкам и бронетранспортёрам мотопехоты. Самолёты люфтваффе низко проносились над шоссе, видимо, штурмуя отступавшие русские части.

К концу дня наши передовые подразделения вышли к западным окраинам Кобрина и встретили упорное сопротивление русских. Особенно эффективно действовала многочисленная русская артиллерия, не позволявшая нашим танкам и пехоте ворваться в город. Как мне стало известно, наша и пехотная дивизии окружили город с запада, севера и юга и приостановили наступление до утра.

День выдался тяжёлым. Ребята моего экипажа, да и я сам, от усталости и напряжения еле держались на ногах. Мы осмотрели машину, и я послал Ланца и Шуберта за ужином. Неподалёку от нас оказалась колонка, и нам наконец-то удалось помыться. Ужинали сосисками с варёным картофелем и кофе. Командир роты приказал отдыхать, расположив наш экипаж в сарае для сена какой-то бедной усадьбы. Только мы улеглись и уже собирались заснуть, рядом зарычал танковый двигатель и послышался лязг гусениц. Мы выскочили из сарая, думая, что атакуют русские танки. Оказалось всё просто: подошёл один из танков, потерявших в бою гусеницу. Экипаж восстановил разбитую русским снарядом гусеницу и прибыл на ночлег. В нашем взводе осталось два танка из пяти.

Мы с Гёрлихом помянули наших погибших товарищей, выпив по глотку шнапса, выкурили по сигарете и отправились спать. Уснул я мгновенно.

23.06.41

Мы проснулись от ужасающего грохота. Было пять часов утра. Наши артиллерия и бомбардировщики наносили массированный удар по врагу. Вскоре пехота пошла в наступление, но безуспешно. Русские продолжали упорно сопротивляться. Стало известно, что во многих местах происходили рукопашные схватки. Русские сражались мужественно, но с упорством обречённых.

В полдень наши бомбардировщики вновь дважды нанесли бомбовые удары по позициям русских. Перед нами поднялась стена огня и дыма. Но русские не сдавались и не отступали. Более того, они контратаковали примерно тридцатью лёгкими танками и бронеавтомобилями. Удар пришёлся по мотопехотному батальону дивизии. Потеряв около пятидесяти человек убитыми, пехота отошла под прикрытие наших бронемашин. Мы встретили русских сокрушающим огнём. Оставив подбитыми и горевшими до половины танков, русские ретировались и укрылись в кварталах города.

К 15.00 нашему батальону удалось прорваться к северным окраинам Кобрина, сломив сопротивление русской пехоты. Танки моей роты вышли на Московское шоссе, но около 16.00 у реки Мухац мы попали в артиллерийскую засаду. Русские выкатили на прямую наводку 122-мм гаубицы и чугунными болванками буквально превращали в груду железа легкие Т-II и Т-38. Потеряв шесть танков, наш батальон вновь приостановил наступление.

В 19.00 к реке подтянулись бронемашины 5-го полка нашей 3-й танковой дивизии, и после мощного авиаудара штурмовиков и бомбардировщиков мы вновь атаковали русских. Противник не выдержал этого удара и стал отходить. Уже в темноте наши войска вступили в город.

Но радость победы омрачилась выходом из строя нашей любимой боевой машины. Болванка из 122-мм русской гаубицы угодила в нижнюю часть танка справа, вырвала с корнем шестой опорный каток и погнула края колеса-ленивца. Слава Господу, все остались целыми и невредимыми, но машина требовала серьёзного ремонта.

После лёгкого ужина, состоявшего из галет и колбасы, мы отправились спать в отведённый нашей роте