жизни не выговорить, а дочка помолчала немного и повторила. — Да. Именно так. И, если меня не обманывает зрение, я твой отец.

— Это-то понятно, — вздохнула она, — я почти сразу догадалась, да, мам?

Я кивнула. А что я могла сказать?

— Так что все-таки приключилось? — спросил Ирранкэ.

— Меня хотели выдать замуж, — ответила Ири, — за внука дэшавара Урзы, но он толстый и противный.

— Дэшавар?

— Внук! — фыркнула она. — А сам дэшавар совсем уже старый, ему-то я зачем?

— Нас не устроила эта во всех отношениях выгодная партия, — добавила я. — Пришлось уходить. Я надеялась упасть в ноги вдовствующей герцогине и взмолиться о пощаде, но она, на беду, скончалась. Пришлось идти дальше, и вот мы здесь.

— Чудо какое-то… — Ирранкэ потер переносицу. — Так не бывает.

— Я тоже так подумала, — сказала я. — А как ты здесь оказался? Куда ты так спешил? За… той вещью?

— Да, — честно ответил он. — Но я знал, что опоздаю. Она быстрее.

— Она? О ком ты?

— Не торопи, все порядку, — сказал Ирранкэ и огляделся. — Что за дыра, ни единого зеркала нет! Даже у купцов, я уж спрашивал…

— Зачем оно тебе? — удивилась я. — Воды в таз налей да смотрись, если нужно. А то могу сковородку с кухни принести, они там начищенные.

— Это не то, — серьезно ответил он, — во всем этом невесть что выходит: вода, чуть тронь, рябью идет, а эти ваши чугунки со сковородками так искажают отражение, что себя самого испугаться можно.

— У меня есть зеркало, — тихо сказала вдруг Ири и сунулась носом мне в плечо, как всегда, когда была в чем-то виновата, но боялась признаться.

— Так неси скорее! — Ирранкэ взглянул на нее, и она соскочила с кровати, снова кинулась рыться в пожитках. — Ох ты… А я ведь уже видел его!

— Еще бы, — вздохнула я. Ири протягивала ему бабушкино зеркало в массивной оправе. — Ири, и ты все это время тащила его и ни словом не обмолвилась?!

— Конечно же, нет, — ответила дочка и снова забралась на кровать с ногами. — Ты сказала не брать его с собой, потому что оно тяжелое. Но я подумала — это же единственная память о прабабушке. Хоть я ее и не знала, но ты-то помнишь, мам? Она смотрелась в это зеркало, потом ты, и я тоже… нехорошо было его оставлять. А еще, — добавила Ири, подумав, — это зеркало старинное и очень дорогое, и его можно было бы продать, если б у нас деньги кончились. И не такое уж оно тяжелое… Я только боялась, не разбилось бы!

— Такое стекло не разобьется, даже если его уронить на каменный пол, — негромко произнес Ирранкэ, коснувшись оправы. — Жили когда-то умельцы, способные отливать зеркала, которые нужно было бить кузнечным молотом, чтобы расколоть. Говорят, это вовсе и не люди были, а подземные мастера: ведь сварить стекло такой чистоты и сделать зеркало, которое бы отражало владельца намного красивее, чем он есть на самом деле, обычному человеку не под силу.

Я подумала и кивнула: в бабушкином зеркале даже я выглядела писаной красавицей, а уж Ири — и вовсе сказочной принцессой! А как зеркало попало в руки герцогской дочки, кто его ей подарил, у кого купил, теперь не узнать…

— Однако легенды легендами, но секрет этот утерян, — добавил Ирранкэ, — а стекло, даже очень прочное, не вечно. Скорее всего, сейчас держу в руках одно из последних таких зеркал.

Он подвинул табурет и бережно положил на него зеркало. Оно казалось темным прудом, в котором отражались светлячки — огоньки свечей.

— Вы увидите, как это было, — помедлив, сказал Ирранкэ. — Ничего не бойтесь, это только мои воспоминания…

Глава 11

— Стоит ли показывать такое Ири? — шепнула я. — Как знать, чего ты навидался за это время, а она, хоть выглядит взрослой, все равно еще ребенок…

— Решать тебе, — после паузы ответил он. — Там нет разнузданных пьяных оргий, а вот смертей — в избытке. Самых разных.

— Я не испугаюсь, — тут же вставила дочь. — И будто я не знаю, чем мужчины с женщинами занимаются, удивили тоже!

— Нет, — сказала я. — Нет. Во всяком случае, не прямо сейчас. Прости, но я по-прежнему не знаю, ты ли это или же злой дух, принявший твое обличье? Я не знаю, как распознать обман, но не стану смотреть в зеркало до тех пор, пока ты не докажешь, что ты — на самом деле Ирранкэ, которого я знала. И уж тем более не позволю дочери сделать это… Не смотри на меня так, Ири!

Она отвернулась, но смолчала.

— У меня нет доказательств, — после долгого молчания произнес Ирранкэ и взглянул на свою руку. — Перстень? Ты сама сказала, что его можно снять с мертвого. Внешность легко подделать. А больше ничего и нет…

— Запах, — сказала я. — От тебя всегда пахло первым снегом.

— А теперь?

— А теперь — нет. Только холодом веет, и еще чем-то… вроде остывшего очага, — невольно поежилась я. — И железом.

— Кровью, — поправила Ири, обняв колени руками.

— Верно.

Ирранкэ молчал.

— Куда ты так мчался? — спросила я. — Почему остановился?

— Я надеялся опередить ее, — негромко ответил он, неотрывно глядя на пламя свечи. Черты лица его обозначились резче, и алий уже не казался вечно юным. — Я должен был попасть в замок раньше ее. Потому что если бы она отыскала ключ…

Ирранкэ опустил голову, помолчал, потом добавил:

— Некого было бы спасать. У меня оставалась одна надежда — зимой она слабеет, и я мог успеть первым, с такой-то упряжкой! Но, видно, конюший Ее Зимнего величества пошутил со мной… у них странное чувство юмора.

— Кто это — «она»? — шепотом спросила я и отвела длинную прядь с его лица. — О ком ты?

— Ах да, я ведь не сказал, — произнес он после очередной паузы. — Я нашел дверь. И ту, что ее стережет.

— И проговорился о ключе? — поняла я, а Ирранкэ едва заметно кивнул. — Но…

— Слишком долго рассказывать, — повторил он и взглянул на меня в упор. В его глазах горели отсветы тысячи огней, и это были не зажженные в комнате свечи. — Я и за всю зиму не управлюсь.

— Почему это? — удивилась Ири.

— Здесь прошла дюжина лет, — был ответ, — нет, больше. А для меня… я и подсчитать не могу.

— Ты поэтому… так изменился? — выговорила я. — Но разве алии не живут вдесятеро дольше людей?

— Ты права, — сказал Ирранкэ и улыбнулся. — Только это другая история. Все началось именно с открытой двери, ключ от которой потерян…

— Зачем он нужен, если она открыта? — тут же