Валера с сожаление вздохнул: «шайтан-трубу»[89] бы сюда. Ба-бах! — и огненный шарик покатился бы по перекрёстку. Хотя сноровка тоже нужна, а то в четырнадцатом долбанул в окно кабинета заводоуправления танкового завода в Харькове, а заряд вошёл в стену в паре метров. Шуму много, а толку ничего. Он поднял автомат, прижал приклад к плечу и, почти не целясь, нажал на спуск. Длинная очередь его «калашникова» вплелась в ткань пулемётных выстрелов. Он видел, как, разбросав руки, падал пулемётчик, переваливаясь через борт машины. Как брызнуло лобовое стекло, и кто-то метнулся в кювет. Он не отпустил спусковой крючок, пока затворная рама не встала в крайнее заднее положение.

Страх снова обжёг, и он бросился к машине. Давя на газ, он мчался в город, внутренне гордясь собою: сбылось, наконец-то сбылось то, о чём он мечтал: драться. Это был его первый настоящий бой, первый убитый враг, разбегающиеся в страхе остальные. Теперь не он — это они боялись его.

А Паша крыл его матом, меняя магазин, и поминутно оглядывался, пока дорога резко не вильнула вправо, оставляя за поворотом оставшийся за спиной перекресток. Они заберут в городе Алексея и уже втроём будут выбираться сначала на Боровую, потом через Сватово на Старобельск и дальше на Луганск. В комендатуре сдадут автоматы, напишут отчёт, им «откроют коридор», и они выберутся в Россию.

Они не бежали из Балаклеи — они отступили, дав неравный бой. Просто силы были неравны.

5

Как никогда, это был молниеносный бросок на войну. Молниеносный по исполнению, сродни броску кобры. На запланированные «точки» выходили чуть ли не минута в минуту благодаря выбранному маршруту и скорости. Дожди развезли грунтовки (а дорог за «лентой» по определению нет, за исключением сделанной нами от Старобельска до Танюшевки), и нормальный человек выбрал бы по крайней мере щебенку или хотя бы с фрагментарными нашлепками ещё советского асфальта, но нормальных по определению среди нас не было.

Выбор пал даже не на дорогу — так, направление из разряда «чужие здесь не ходят», зато выиграли пару часов светлого времени. Выручали специальная горно-альпийская резина «уазика» и мастерство Ильи. Даже «Нива» разведки с почти лысой резиной брала, порой с третьей попытки, водно-грязевые «ванны» или, натужно пыхтя и завывая, карабкалась на крутизну меловой гряды.

Мы должны были в точно назначенное время и в условленное место доставить этот «уазик», вылизанный накануне до стерильной чистоты, а теперь густо закамуфлированный грязью, глиной и мелом в довольно забавный цвет. Ну а разведка шла с нами в прикрытие — накануне из лесочка то ли местные бандеровцы, то ли пришлая ДРГ отсалютовали по машине с нашими друзьями.

Сёла насупились, как-то потускнели и замерли в напряжении и ожидании: давила неизвестность. Она же смахнула мальчишек, всегда выбегавших к дороге и приветствовавших проходящие армейские колонны: а ну как вернутся нацики — не простят. Пусто как-то и давяще.

На этот раз командир артдивизиона задержался на полчаса, что было абсолютно ему несвойственно. Глаза красные от недосыпа, неулыбчив и поначалу неразговорчив. Серёга, водитель, обхаживал привезенный «уазик», поглаживал по заляпанному грязью боку, что-то шептал, будто заговор читал приворотный, улыбался — он был счастлив. Вместо «градами» разобранной на молекулы прежней «буханки» — эдакой колымаги, собранной дивизионными левшами по болтику и гаечке, нежданно-негаданно привалило такое счастье в виде этой белой красавицы.

Лёша, начальник артразведки, худющий, с болтающимся у колена «стечкиным», как ребёнок, обрадовался биноклю. Ну, а губы комдива, оглядевшего и ощупавшего привезенные блиндажные печки, наконец-то растянула улыбка. Чуть-чуть, едва наметившись: печки — это хорошо, да вот снарядов бы…

Он взорвался неожиданно и ожидаемо: говорил о штабных и командовании, непривычно частя матом, о том, что эти бездари наверняка сдадут Лиман, что под Лисичанском тоже зреет нарыв, который если прорвётся, то зальёт гноем и Сватово, и Старобельск, о бойцах, самоотверженных и отчаянных, об отсутствии прикрытия, о соседях, о разведчиках, режущих ночами укров и доставляющих карты, документы, а позавчера пригнавших «затрофеенные» танк и БТР, о чевэкашниках… О многом говорил комдив, да только писать об этом нельзя: ни ко времени и ни к месту.

Мы уехали первыми, а они пили по второму бумажному стаканчику кофе (бурда коричневая), провожая нас взглядом. В нём не было тоски и безысходности: они настоящие, они будут стоять насмерть.

Мы обещали вернуться, и хотелось, очень хотелось верить в то, что увидимся. Что опять будем сидеть в блиндаже комдива, пить обжигающий чай, настоянный на собранных степных травах, вспоминать дом, мечтать… Рядом будет долбить арта, и от взрывов будет выплескиваться из кружки чай, обжигая пальцы, а Витя Носов будет хохмить, и смех, вырвавшись из блиндажа, рванёт в траншею. И прижимающиеся к стенке окопа бойцы тоже улыбнутся: раз комдив смеётся, значит, всё будет хорошо.

6

Россия приросла новыми старыми землями. По праву русскими. Скрепляли кровью начиная с 2014-го. Радость? Да есть, конечно, только подспудная, внутренняя, не особо рвущаяся наружу. Это пусть жеребится столица, орёт на площадях, порой даже не зная, где географически находятся эти новые субъекты с неопределённым правовым статусом. Даже слова и имена какие вспомнили: Русская весна, Новороссия, Алексей Мозговой.

В мае пятнадцатого его предупредили: проведёшь антифашистский съезд в Краснодоне — не жилец. Звонил теперь уже бывший министр иностранных дел одной из республик, требовал отменить съезд, иначе… Не послушался, провёл, а спустя две недели произошло «иначе»: расстреляли на дороге из засады. Сразу же сообщили, что это работа украинской ДРГ: ну кто бы сомневался!

«Минском», этим мюнхенским сговором сентября две тысячи четырнадцатого года, позором в новейшей истории новой России, восставший народ заталкивали обратно в фашистскую Украину. Для чего? Мало было Одессы, Запорожья, Днепропетровска, Харькова? Сколько надо было пролить литров и тонн людской крови, чтобы наконец-то осознать, что отталкиваемый все эти годы Донбасс никогда не вернётся в прежний порт прописки и выстоит вопреки кремлёвским политтехнологам? Или страшно, что самосознание русских за все годы безвременья уничтожить не удалось? За «ответки» сажали ополченцев (бойцов Народной милиции) и гнобили их командиров. Верховный суд ЛНР, по сути, признал бригаду «Призрак» террористической организацией (приговор по сфальсифицированному делу Александра Костина, комбата Августа, приговорённого к четырнадцати годам, умершего (убитого?) от сердечной недостаточности в изоляторе). Обвинительное заключение подписал генпрокурор ЛНР Горенко, взорванный недавно в своем кабинете. Господь попускает, не успевает за всеми, но всё равно закон кармы действует.

Уже заговорили о переводе СВО в контртеррористическую операцию. Это отказ от провозглашенных целей и задач СВО? КТО не проводится