— Лагерь был, — объяснил ему Кит. — Мне батя чё-то говорил такое.

— Лагерь, — откликнулся Мишка удивленно. — Здесь прямо…

— Ну а чё-о?

— Не знаю, — сказал Мишка.

— Остров царь хотел превратить во второй Сахалин, — подала голос Полина, — нам Николай Михайлович рассказывал.

— Это который, Ревякин? — спросила старуха. — Учитель? Жив он еще?

— Умер.

Старуха покачала головой, беззвучно шевеля толстыми морщинистыми коричневыми губами.

— Как замок Ив! — блеснул и Кит своими познаниями.

— Ты думаешь, он был весь такой в ивах? — тут же с усмешкой спросила Полина.

— Как китайский павильон, — добавила Лида.

— Чё прицепились? — возмутился Кит. — Там сидел Железная Маска!

— Граф Монте-Кристо, — сказала Полина. — Ты перепутал фильмы.

— К-какая разница, — сказал досадливо Кит, обмакивая кусок замороженной рыбы в соль и отправляя его в рот. — Царь и хотел превратить остров в тюрьму такую, как у них.

«О-ё, — думал Мишка. — Весело же и красиво…»

— А чего тут обращать? Тюрьма и есть природная, — сказала старуха. — Царь не стал, дак другие мыслю его поймали. Было время, тут сплошь спецпереселенцы да расконвоированные мыкались, ну и те, которые в бараках, за проволокой, всякой народец, ворик-цыган, краля, немецкая подстилка, перебежчики, саботажники и просто несогласные или анекдотчики, всякой народец-то перебывал. Как им амнистию Лаврентий указал, побегли, токо пятки сверкали. Потом и Никита дал свою амнистию пособникам, лесным братьям, как вон паликмахер Адамка, литва.

— К-какой Адамка? — спросил Кит.

— Литва, паликмахер. Жив ли?

— Про кого вы говорите? — спросила Полина, прихлебывая жидкий чаек. — Есть в поселке Адам Георгиевич.

Песчаная Баба кивнула.

— Он самый, паликмахер.

Кит хохотнул.

— Он фотограф! — выпалил он.

— Ну да, слыхала, профессию переменил. А здесь народ пострыгал. Спорый был паликмахер. Начальник доверял ему бритье опасной бритвой.

— Нет, — сказал Кит. — Тут речь про другого кого-то.

— Да про него одного, Адамчика паликмахера, про кого же? А ты хто ему? Не сынок случаем?

Полина сказала, чей он сын.

— А, этого, милицанера, — пробормотала старуха, цепко глядя на парня.

— Адам Георгиевич, — сказал Кит, — в армии Андерса воевал, в Иране, в Палестине. Потом в Италии бил фашистов. Тогда особо не разбирались… Раз у Андерса под командованием, то и давай в ссылку, на всякий случай. А эту армию из поляков сделал Сталин же.

— Хмхм. Это ты про Поляка баишь, — сказала старуха. — Мы с ним долго тут жили, как все тут прекратилось. Он в бывшей паликмахерской и жил. Мощный был старик, все зубы до девяноста годов имел. Молчун, калеными клещами словца не вытянешь… Молчун-то молчун, а про Адамчика твово верное сказал. Да теперь-то какая разница?.. Это так, к слову пришлось.

Кит растерянно глядел на нее.

Бабка смотрела на него насмешливо и как будто надвигалась, сама шла, как бархан. Тут Мишка и вспомнил ее прозвище.

— Послабление какое-никакое получал через свою профессию Адамчик, папиросой начальник угостит, а то и хлебца даст. А главное, главное-то: мужики и бабы мерзнут на море, сеть тянут… Отработали — и снова за колючую проволоку. Как амнистию дали, побегли.

— Но, самое, Адам Георгиевич н-никуда не сбегал с острова, — сказал Кит с плохо скрываемым отчаянием.

— А куда? Зачем? К кому? — вопрошала старуха, поглаживая ногу. — Пока он здесь сидел, там все переменилось. Гинтаре его замуж выскочила, детишек наклепала, Янтарная…

— Откуда вы знаете? — ершисто спросил Кит.

— Зна-а-ю, — сказала старуха, — многое чего знаю. Давно в песках-то живу. Он, песок, течет и течет… Одно уносит, других наносит.

— Наверно, и про смотрителя маяка? — спросила Полина. — С Кобыльей Головы.

Старуха посмотрела на нее недоверчиво.

— А кем он тебе?

Полина пожала плечами и ответила, что никем, просто интересно. Старуха кивнула раздумчиво и ответила, что да, был маяк на Кобыльей Голове, а на нем смотритель, выходец из Польши, а супруга его была из семейства местных сибирских купцов, и за ней якобы водились денежки, гости маячника едали из серебра да золота. Хорошо жили. Гости на кораблях к ним из Иркутска приходили, чаи распивали, музыку слушали — музыкантов с собой привозили, эти музыканты дочку ихнюю на дудке, флейте, значит, обучали. И как идут рыбаки, так и весла сушат, слушают, как в скалах да водах та музыка играет, поет. Вздыхают да в кручину ударяются парни. А те, что постарше и поумнее, говорят: эх, не вашего поля ягода. Но парни терпеливые, настойчивые. Ничего, мол, вот в сок войдет полный, тогда и поглядим. Но все случилось иначе. К маяку там мосток был через расщелину. И дочка маячника в сумерках побегла да оступилась, ухнула в ледяную купель. Сердечко ее сразу гукнуло от холода и страху. Родители устроили ей склеп. А рыбаки снова идут — и слышат ту музыку. Как вот подходят к мысу, в заливы входят, весла по привычке подымают — и слышат, в нишах, расселинах играет.

Маячник долго и сам после не зажился. Супруга и его в склеп. Тут нашлись какие-то чалые, полезли, золотые часы с него сняли, и к дочке заглянули, думали тоже чего-нибудь раздобыть, сережки, колечко, но уже ничего не было.

— И я тогда поняла, будет напасть на остров, — пробормотала старуха.

Так и пошло. Лагерь открыли. Война началась. «Сталинградец» потонул. Сторожиху на рыбозаводе кончили да контору новенькую подожгли. И кто? Работники планового отдела. Двое положительных во всех отношениях мужчин. Один из них пустился ухаживать за кассиршей, та все за чистую монету приняла, а ему только и надо было слепки с ключей от сейфа сделать. Но все-таки пришлось жениться. А там уже слепок — и к подельнику. Ночью пошли в контору. Сторожиха их знала ведь. Они ей сказали, что срочно надо какие-то документы взять, рано утром будет оказия в порт Байкал. И один ей зубы заговаривает, а второй сзади заходит, заходит, молоток вынимает из-за пазухи. Убили. Кинулись к сейфу. А ключ-то не от сейфа с деньгами оказался. В сейфе были просроченные хлебные карточки, всякие бумажки. Они чуть друг дружку не зашибли тем молотком. И взяли все и подпалили. На похороны сторожихи чинно шли с народом, один в плаще, другой в шляпе. Плановики. Да план-то их провалился. Следователи быстро взяли, как говорится, след… Рраз на самолетик — и увезли в Иркутск.

И много чего еще бывало.

Двух ребяток в праздник ноябрьский прямо на улице Хужира зарезанными нашли, лежали головами друг к дружке, один сынок учителя, другой главного инженера рыбозавода…

— Убийцу же нашли, — сказал Кит.