ее, но уже в противоположном направлении. Перед тем как выйти на быстрину, я укрепил якорную цепь, чтобы она не упала за борт и не попала в винт, а бензобак был приварен намертво, но вдруг в воздух взмыл аккумулятор, здоровый, как на грузовиках. В какой-то момент он оказался прямо у меня перед лицом, держась на туго натянутых кабелях, и я ударился об него головой. Сначала мне показалось, что мой нос сломан у переносицы, изо рта пошла кровь. Я прижал аккумулятор к палубе, чтобы он совсем не улетел прочь. Затем на несколько мгновений вокруг нас и над нами были только волны, но мне запомнился в основном их рев. Потом помню, что мы вышли из ущелья кормой вперед. На отвесных лесистых склонах по обе стороны реки орали обезьяны.

На нижнем конце Понго, в Борхе, люди не поверили своим глазам, потому что при уровне воды выше шестнадцати футов еще никто не преодолевал пороги живым, а у нас было все восемнадцать[27]. Люди из деревни на этой опасной переправе молча обступили нас. Один посмотрел на мое отекшее лицо и сказал: «su madre»[28]. А затем дал мне хлебнуть своей aguardiente.

Мы заключили договор с деревней неподалеку, Ваваим. Но в этой местности существовали политические разногласия между двумя лагерями индейцев-агуаруна, и одна из группировок, километрах в тридцати выше по реке, воспользовалась нашим присутствием, чтобы укрепить свое влияние. К тому же рядом был еще и нефтепровод через Анды к Тихому океану, и внезапно на нем резко усилили присутствие военных. Никто не понимал, что это значит, но мы оказались в центре пограничной войны между Перу и Эквадором, граница которого проходила не так далеко к северу от нашего лагеря по горному хребту Кордильера-дель-Кондор. В этой ситуации я отозвал из лагеря всю команду и оставил только медпункт, чтобы лечить местных. Во время беспорядков лагерь был захвачен индейцами агуаруна, которые подожгли его. Они пригласили к себе еще и журналистов. Я был в Икитосе и слушал по хрипящей радиосвязи едва понятные сообщения, поступавшие из лагеря. Всю коммуникацию следующих часов я записал на магнитофон, чтобы спокойно разобраться, что происходит. Но и без этого было ясно, что съемки на какое-то время придется остановить.

Ко всему прочему сначала в перуанской, а затем и в международной прессе зазвучали обвинения, будто бы я во время съемок разорил здешние посевные поля и велел бросить местных индейцев в тюрьму. Меня обвиняли в том, что я якобы нарушал права человека, и в прочей чепухе. В Германии мне даже устроили публичный трибунал, и все это мрачной тенью ложилось на фильм. Фолькер Шлёндорф был тогда единственным, кто всецело меня поддержал. Помню, как на пресс-конференцию во время Гамбургских дней кино я принес для жадных до сенсаций журналистов неопровержимые документы, подтверждающие мою позицию, и тут вперед вышел Шлёндорф. Лицо у него было багрово-красным, я думал, у него случился удар. Но он так заревел на журналистов, что я до сих пор удивляюсь, как в таком не слишком крупном человеке может прятаться настолько громовой голос. Из всех режиссеров Нового немецкого кино, с которыми меня связывают дружественные чувства, только с ним мы близки по-настоящему. Позже Amnesty International подтвердила, что в Санта-Мария-де-Ньева – маленьком городке среди джунглей – несколько индейцев агуаруна и в самом деле на некоторое время были арестованы полицией, однако это произошло задолго до начала съемок и было связано отнюдь не с нами, а с тем, что на них донесли торговцы и владельцы баров из-за неуплаты долгов. Но об этом в прессе не говорилось ни слова; такая история не возбуждает, она не sexy. Агуаруна изображали как народ, почти не тронутый цивилизацией, живущий в согласии с природой, при этом индейцы носили солнечные очки Ray Ban и футболки с Джоном Траволтой из «Лихорадки субботнего вечера». У них были скоростные моторные лодки, они пользовались радио и обращались к услугам собственных консультантов по прессе. Мне просто пришлось все это выдержать и начать строить новый лагерь на расстоянии две тысячи километров от прежнего. Там, между реками Урубамба и Камисеа, я и нашел подходящую цепь холмов, отделявшую реки друг от друга примерно лишь на километр.

На меня обрушились все катастрофы, какие только можно придумать, не только киношные, но и настоящие. Правда, всего лишь «кинокатастрофой» было то, что исполнитель главной роли, Джейсон Робардс, на середине съемок «Фицкарральдо» настолько тяжело заболел, что нам пришлось отправить его самолетом в Штаты. Врачи не разрешили ему вернуться в джунгли. Нам пришлось заново снимать уже почти готовый фильм, на этот раз с Кински, и мой брат Луки с трудом поддерживал жизнь в разваливающемся кинопроизводстве. Он собрал всех финансистов и страховщиков в Мюнхене и изложил им ситуацию безо всяких прикрас. Он также разработал план, благодаря которому производство фильма было спасено. Меня спросили, найду ли я силы, чтобы начать снимать еще раз. Я сказал, что конец этого фильма означал бы конец всех моих мечтаний, а я не хочу жить без мечты.

Все наши несчастья были очень осязаемыми, очень конкретными. У нас было две авиакатастрофы: один раз разбилась одномоторная «Сессна» с запасом продовольствия, в другой раз – такой же самолет со множеством индейцев-статистов на борту. Во время взлета этого последнего вихрем подняло ветку и затянуло в горизонтальное хвостовое оперение самолета, отчего он сделал практически полную мертвую петлю. Все, кто был на борту, получили повреждения, один пассажир оказался наполовину парализован. Это происшествие до сих пор тяготит мою душу. Позже мы открыли для пострадавшего магазин в его деревне, чтобы он мог зарабатывать себе на жизнь. Одного нашего лесоруба укусила змея, «шушупе»[29], самая ядовитая из всех. Он знал, что через шестьдесят секунд могут остановиться дыхание и сердце, а поскольку до лагеря с врачом и нужной сывороткой было двадцать минут хода, он поднял с земли цепную пилу, завел ее и отпилил себе ступню. Он выжил. На трех наших местных рабочих, рыбачивших выше по течению Сенепы, однажды среди ночи, в полной темноте, напали индейцы амауака. Это полукочевое племя находилось в десяти дневных переходах выше по реке в горах. Амауака отчаянно сопротивлялись любому контакту с цивилизацией, но, поскольку тогда случился самый сухой сезон за всю предыдущую историю человечества, они спускались вниз по пересыхающей реке, вероятно, в поисках черепашьих яиц. Они обстреляли наших людей стрелами почти в два метра длиной, одному мужчине пронзили горло бамбуковым наконечником, острым как