Впрочем, самые жестокие удары выпали на мою долю во время работы над «Фицкарральдо». На съемках трудных фильмов у меня всегда с собой Библия в переводе Мартина Лютера 1545 года, в факсимильном издании. Я нахожу утешение в книге Иова и в Псалмах. Кроме того, у меня всегда под рукой книги Тита Ливия о Второй Пунической войне (218–201 до н. э.)[26]. Эта война началась с прорыва Ганнибала из Северной Африки и беспримерного по смелости перехода через Альпы на боевых слонах. После сокрушительных поражений у Тразименского озера и в битве при Каннах Рим оказался на краю пропасти. Квинт Фабий Максим получил командование войсками в практически безвыходной ситуации и спас Рим – а тем самым и знакомый всем нам Запад, который в противном случае стал бы финикийским, а не римским. Но спасение заключалось в том, что он постоянно отступал, не выходя на последнюю, решительную битву, которая могла бы стать концом Рима. Фабий Максим сделал ставку на постепенное, неумолимое изнурение противника. За это ему дали обидную кличку Кунктатор, «медлительный», или даже «медлительный трус», а история и по сей день не до конца признала его заслуги. Но Фабий Максим точно знал, что делал, хотя и навлек на себя презрение военных. Только Ганнибал понимал, что Фабий станет его погибелью. Когда был уничтожен большой контингент прибывших на подмогу войск под руководством его брата Гасдрубала, Ганнибал сказал: «Я знаю судьбу Карфагена». Фабий Максим для меня самый главный из моих героев, даже главнее Зигеля Ганса, а после Зигеля Ганса сразу идет Ганнибал.

Подготовка к «Фицкарральдо» в целом растянулась больше чем на три года. Изначально фильм собиралась делать компания 20th Century Fox. Джек Николсон был под большим впечатлением от моих фильмов и хотел сыграть у меня главную роль, но вскоре стало ясно, что он и 20th Century Fox собираются снимать фильм в ботаническом саду Сан-Диего, с миниатюрным пластиковым кораблем. Компьютерных эффектов в начале восьмидесятых практически не существовало. К тому же Джек Николсон брался только за те проекты, во время которых он мог лично присутствовать на баскетбольных матчах лос-анджелесской команды «Лейкерс». Он взял меня с собой на игру «Лейкерс» на своем личном самолете в Денвер и пытался убедить, что решение с ботаническим садом все же самое простое. Позже я поинтересовался, сколько вообще кандидатов на главную роль было у студии. Одним из них оказался Уоррен Оутс, который определенно был бы интересен в роли Фицкарральдо – даже при том, что это был бы кастинг против типажа. У него было «пролетарское» лицо, лицо человека, видавшего виды, а звездой он стал после фильмов «Дикая банда» и «Принесите мне голову Альфредо Гарсиа». По сценарию нам надо было строить суда и разбивать большие лагеря в девственных лесах. Продюсеры 20th Century Fox на большом собрании с присутствием всех сторон и юристов очень благожелательно разговаривали со мной, меня называли по имени, пока не было озвучено предложение из соображений безопасности снимать фильм в «хороших» джунглях, то есть в ботаническом саду. Я вежливо спросил в ответ, а какие же джунгли тогда плохие, и с этого момента их интонации стали ледяными: ко мне обращались лишь «мистер Херцог», и я уже знал, что останусь в одиночестве.

Позже меня не раз спрашивали, почему я не стал сразу же снимать фильм в джунглях у перуанского города Икитос, с его отелями и авиасообщением, то есть в джунглях, попасть в которые было проще. Но вокруг Икитоса на целых три тысячи километров ландшафт настолько плоский, что разница в высоте с Атлантическим океаном составляет чуть больше ста метров. А нам нужно было найти место с двумя параллельными притоками Амазонки, где реки разделены лишь узким гористым перешейком. Такого нигде не было. Реки там, правда, текли параллельно, но на расстоянии двадцати пяти километров, а посредине были горы, и они были слишком высоки. В конце концов мы нашли излучину реки Сенепа, которая приближается к реке Мараньон. Между ними была гряда холмов высотой не больше ста метров. Мы планировали перетащить корабль, который еще предстояло построить, оттуда в реку Мараньон. Несколько дальше по течению реки Рио-Сантьяго и Мараньон сливаются в одну и пробивают горную цепь. При этом русло сужается в ущелье и образует печально известные пороги у Понго-де-Мансериче, которые могут быть очень опасны в половодье. Тогда я вел дневник, который опубликовал десятилетия спустя под названием «Завоевание бесполезного». Вот выдержка из него:

Сарамериса, 9.7.79

Попугай у меня под ногами поедал свечку, держа ее в одной лапе. В этот момент в лавочку, дощатую будку, крытую рифленым железом, где мы заказали что-то перекусить, забрела курица с цыплятами – она напала на почти голого попугая, вырвала у него из задницы последние перья и несколько раз клюнула в израненную лысину. Затем она дочиста обтерла клюв об пол. Мы все обеспокоены подъемом воды и общаемся друг с другом почти как роботы. Никто из солдат на военном посту в Теньенте-Пингло не знал, каков уровень воды в реке. Нам только сказали, что несколько дней назад бесследно пропала лодка с одиннадцатью мужчинами; впрочем, они выпили слишком много aguardiente, водки из сахарного тростника, и отправились в Понго уже когда начало темнеть.

После долгих размышлений мы сочли, что все может получиться, потому что на Мараньоне вода стояла очень низко: только в прошлую ночь уровень опустился на добрых два метра, и наши лодки сели утром на мель, так что мы едва смогли стащить их на воду. А вот дела на Рио-Сантьяго обстояли не так хорошо. Должно быть, в верховьях на севере прошли страшные ливни, и вода в этой реке при слиянии с Мараньоном стояла ужасно высоко. Перед первыми порогами, которые, словно разрозненные прелюдии, предваряют Понго-де-Мансериче, навстречу нам задул резкий холодный ветер из прохода между скалами, и здесь еще можно было повернуть обратно. Вместе с холодным дуновением из ущелья до нас донесся отдаленный грохот, и никто не понимал, почему мы продолжаем идти дальше, но мы шли дальше, потому что шли. Вдруг перед нами встала взбесившаяся стена воды, в которую мы врезались пулей. Удар был такой силы, что лодка завертелась в воздухе, винт взвыл в пустоте, через какое-то мгновение мы ребром ударились об воду, и я увидел, что перед нами, как наваждение, поднимается горой вторая стена воды; она ударила в нас с еще большей силой, снова подняв лодку в воздух и закрутив