Мне показалось, что это не очень хороший материал для фильма, это была всего лишь история закоренелого эксплуататора, и мы с Джо просто поговорили некоторое время. Уходя, Джо закрыл за собой дверь, но потом еще раз сунул голову в комнату и сказал, что забыл об одной детали. Этот самый Фицкарральд однажды перенес по сухопутному помосту свое паровое судно из одной реки в другую. Для этого инженеры разобрали в джунглях судно весом примерно в тридцать тонн на множество деталей, перенесли их к параллельно протекающей реке и снова там пересобрали. Я попросил Джо вернуться в комнату. У меня в голове разом сложилось все: лихорадочные мечты в джунглях, перенос через гору парохода весом минимум в триста тонн, который затаскивают наверх индейцы с помощью воротов, как в каменном веке, голос Карузо, великая опера в девственном лесу. Вскоре после этого я вышел из самолета на плавящийся от жары аэродром в Икитосе – по небу кружат стервятники, в жидкой грязи прямо рядом с посадочной полосой разлеглись свиньи – одна из них гнила на бетонном покрытии, ее задавило самолетом, – и в этот момент я внутренне содрогнулся. Боже милостивый, нет, только не еще один такой фильм! Но этот проект, как и все прочие, завладел мной с чудовищной силой. Выбора у меня не было. Я говорю об этом, потому что нередко утверждают, что я одержимый. Но это неверно. Также неверно, что я добыл достаточно средств, чтобы начать работу над фильмом. На самом деле я рискнул всеми деньгами, которые были у меня лично, чтобы запустить проект. Мы стали строить лагерь в джунглях и речной пароход, но немного времени спустя я уже так издержался, что жил в перестроенном курятнике, где едва не касался головой потолка из папье-маше. Ночью по мне сновали крысы. В конце концов мне стало нечего есть. У меня были с собой очень хороший шампунь и самое лучшее мыло, потому что в джунглях очень поднимает самооценку, когда моешься в реке, а потом от тебя хорошо пахнет. Я обменял шампунь и мыло на индейском рынке в Икитосе на три кило риса, которым питался в следующие три недели. Просто я всегда понимал, что мне необходимо, и развивал в себе чувство долга по отношению к этой необходимости, чтобы идти за мечтой.

В школе я никогда не доверял учебникам. Если взять историю открытий в физике, то голова идет кругом: люди в течение тысячелетий все время заново пытались объяснить устройство космоса. Во времена Аристотеля, две тысячи лет назад, с помощью эксперимента доказывалось, что воздух не имеет веса. Для этого Аристотель взвешивал пустой свиной мочевой пузырь, а затем взвешивал его снова, на этот раз до отказа наполнив воздухом. Результат был один и тот же. Только когда был открыт закон Архимеда, мир предстал в совершенно ином свете. Для меня то же самое относится ко многим областям. Наука о питании непрерывно диктует нам все новые и новые предписания, причем новый тренд стремительно сменяет прежний. Про холестерин, без сомнения, стало известно много верного, неверна лишь его демонизация: без холестерина мы бы прожили всего несколько дней. В США на каждой пластиковой бутылке на первом месте стоит «Total fat – 0», такая же маркировка и на поваренной соли: жира нет, нулевое значение, словно это и вправду что-то сообщает. Для моего фильма «Спасительный рассвет» исполнитель главной роли Кристиан Бейл под присмотром врачей на протяжении шести месяцев похудел на тридцать кило, чтобы убедительно сыграть Дитера Денглера, который был на пороге голодной смерти, когда его нашли после бегства из плена во Вьетконге. Из солидарности я тоже похудел, но только вполовину меньше, чем Бейл. Меня постоянно спрашивали, как я это сделал, какую диету выбрал, и именно американцам это казалось невиданной, сенсационной идеей: я просто съедал половину моего ежедневного рациона. Что требовало от Кристиана Бейла особых навыков, так это тот факт, что мы снимали фильм с конца, хронологически в обратном порядке: если плотно ужинать после дня съемок, в течение пяти недель можно легко вернуть все потерянные килограммы. Играть все возрастающее отчаяние задом наперед – такое под силу только актеру совершенно особого класса.

Я не желаю ничего принимать просто как данность. В связи с этим я хочу рассказать о парадоксе исчезающей клетки. Как-то раз, сидя в приемной у зубного, я листал Scientific American, журнал с высокой научной репутацией. На одной странице была приведена иллюстрация парадокса, противоречащего всякой логике и жизненному опыту. Из шестнадцати отдельных элементов составлен узор, но, если расположить их иначе, в центре ровно той же площади образуется пустое место. Поскольку в этот момент меня вызвали к врачу, я вырвал страницу из журнала. Я хотел разрешить парадокс сам.

Как возможно то, чего нельзя себе представить? Меня никогда не смущала такая постановка вопроса. Например, меня очень интригует, что в мире квантовой физики частица, которая может пройти через щель А или через щель В, в определенных случаях одновременно проходит через обе щели. Должен добавить, что в квантовой физике я ничего не смыслю. Однако мои фильмы нашли сильную поддержку среди физиков-ядерщиков, которые постоянно приглашают меня на встречи, как и сообщества рок-музыкантов, скейтбордистов, да и вообще самые разные группы энтузиастов. Я разговаривал с математиками, которых интересовали фантастические ландшафты в моих фильмах, а меня – алгебраизация немыслимых кривых и пространств. В фильме «Кометы и метеориты» (2020) есть эпизод о квазипериодических кристаллах, кратко – квазикристаллах, которые были обнаружены в микроскопических количествах на фрагментах метеорита, упавшего в Сибири, недалеко от Берингова пролива. Все кристаллы подчинены железным правилам симметрии, это известно уже лет двести, но поведение этих метеоритных кристаллов считалось немыслимым и едва ли не противоречащим всему, что мы знаем. Однако в семидесятые годы английский математик Роджер Пенроуз[32] разработал геометрию, с помощью которой обосновал то, чего раньше нельзя было вообразить. А самое удивительное, что еще в 1453 году персидские ремесленники из Исфахана создали на стене одной из мечетей устроенный квазипериодически орнамент из плиток, не зная математики, лежащей в основе этого узора. Я познакомился с Пенроузом и с тех пор отношусь к невообразимому с еще большим уважением. В то же время меня интриговало, что журнал Scientific American представил загадку исчезающего пространства как неразрешимую. Ведь и в Аристотеле не сомневались две тысячи лет, потому что он был Аристотелем.

Долго ломая голову над загадкой, я решил наконец