у них в квартире не было телефона, а если успели поставить, то номера он все равно не знает. Значит, надо послать с вокзала телеграмму-молнию – через сорок минут ее доставят на место, и Татьяна будет предупреждена.

А ему придется ехать прочь, прочь из Ленинграда – так оно будет лучше для всех, и в первую очередь для него самого. Осталось только понять, куда ехать – в провинцию или в Москву?

Глава одиннадцатая. Занимательная педагогика

Август 1956 года. Москва

Столица встретила Мазура кипучим бурлением трех вокзалов, протяжными сигналами автомобилей и круглосуточной, не прекращающейся ни днем, ни ночью суетой. Небольшой запас денег у него был – еще на Колыме удалось продать артельщикам несколько золотых кусочков из вещевого мешка. Остальное продавать не стал, чтобы не привлекать лишнего внимания, решил оставить до лучших времен. Так или иначе, но жить дальше только за счет золота было невозможно. Во-первых, запас это истощаемый, во-вторых, сбывать золото частным образом можно только в госконторы. А там придется объяснять происхождение золота. Меньше всего Мазур хотел вернуться обратно в лагерь. Значит, требовалось поскорее наладить обычную жизнь, получить постоянный доход и, главное, крышу над головой.

Первым делом Мазур произвел ревизию своим способностям и навыкам. Среди них основными были физика, войсковая разведка и дезинфекция. Войсковая разведка в мирное время отпадала, да и какой из хромца разведчик? Дезинфекция, в общем-то, неплохой вариант, однако платят за это копейки, а главное, на служебное жилье рассчитывать не приходится. Оставалась физика – самое, пожалуй, перспективное направление. Следовало только выбрать институт, в который можно устроиться, – лучше бы, конечно, чистая научная работа, но и преподавание тоже сгодится.

Любой знающий человек, узнав о его планах, только плечами бы пожал. Мазур окончил аспирантуру в сорок третьем году, на дворе стоял пятьдесят шестой, за тринадцать лет наука ушла далеко вперед. Таким образом, чтобы догнать своих коллег, ему требовалось время. Да, у Андрея Ивановича был диплом Ленинградского университета, но не было ученого звания, из-за войны он не успел защититься.

Однако положение его было гораздо лучше, чем могло показаться на первый взгляд. Будучи дезинфектором на золотом прииске, лейтенант все свободное время проводил в лагерной библиотеке, читая специализированные журналы, такие как «Журнал технической физики», «Доклады Академии наук СССР. Новая серия», «Известия АН СССР. Серия физическая», и другие издания по естественным и техническим наукам. Благодаря этому от общего хода науки и прогресса он не отстал и чувствовал себя сейчас вполне уверенно. Кроме того, многие обладатели ученых степеней погибли на фронте. Научно-педагогический фонд еще не был восполнен, так что шансы устроиться на работу у него были очень недурные.

Прикинув все за и против, Мазур решил для начала попробовать пойти в МФТИ – Московский физико-технический институт. Это был совсем новый вуз, но в нем уже имелось четыре факультета: радиотехнический, радиофизический, аэромеханический и физико-химический. Особенную симпатию Мазура вызывал факультет радиофизический – туда он и отправился.

В деканате поначалу прищурились на его справку об освобождении, однако статья у него была не уголовная, а политическая. К тому же у Мазура, в отличие от многих, имелись документы о полной его реабилитации, так что никаких формальных оснований отказать ему у руководства факультета не было. Да оно, откровенно говоря, и не собиралось слишком уж кочевряжиться. К тому же после реабилитации Мазуру вернули все его боевые награды, а это был хоть незначительный, но все-таки плюс в его копилку.

Вот так и вышло, что после небольшого собеседования он был благополучно зачислен на работу в МФТИ.

– Прямо сейчас достраиваем жилой дом для сотрудников, – сообщил ему замдекана.

Андрей Иванович слегка озаботился. Только достраивают? Однако где же ему жить, пока достроят? К счастью, помимо общежития, у института имеется квота из нескольких комнат в коммунальных квартирах. Где бы он хотел жить – в общежитии или в коммуналке?

Мазуру требовалось уединение, и он выбрал коммуналку. Конечно, он рисковал, потому что в общежитии он жил бы в комнате со своим братом преподавателем или аспирантом, а кто попадется ему в коммуналке, знал один Бог. Но опытный зэк Мазур на этот счет не очень-то беспокоился: он находил общий язык даже с блатарями, а уж с простыми советскими обывателями как-нибудь справится.

Надо сказать, ему повезло. Соседями его по коммуналке оказались дряхлая старушка Егоровна и семейство инженеров Варламовых. Точнее сказать, инженером был отец, Варламов-старший, а мать была учительницей истории: днем она работала в обычной школе, а вечером – в школе рабочей молодежи. У Варламовых был сын, десятилетний Костя, хулиганистый рыжий мальчишка, ходивший в четвертый класс. Мальчишка был неглупый, но уроками не интересовался совершенно. Отец, Варламов-старший, сутками пропадал на заводе, мать, как легко догадаться, с воспитанием не справлялась.

Как-то раз Мазур услышал, как Варламова отчитывала Костю прямо в коридоре.

– Горе ты луковое! – выговаривала она сыну. – Мать – учительница, а ты двойки таскаешь! Стыд на мою седую голову…

Надо сказать, что голова у Варламовой была вовсе даже не седая, а рыжая и довольно хорошенькая. Однако так уж принято на Руси – воспитывать либо криком, либо ремнем. Если родитель был помягче, то больше кричали. Но если уж кричали, то в ход обычно шли разные жалостные формулировки, которые, по мысли воспитателя, должны были смягчить черствое и безжалостное детское сердце.

Воспитатели, однако, не учитывали одной простой вещи: если методы воздействия одни и те же, рано или поздно воспитуемый к ним привыкает и перестает их воспринимать; они для него – как некий белый шум: ухо еще ловит, а сознание уже не осмысливает. Так оно примерно обстояло и с Костей Варламовым, которого родители под хорошее настроение называли просто Костиком.

Мазур, сидя в своей комнате, не без интереса слушал нравоучения возмущенной матери. Когда педагогический процесс достиг крещендо, он отложил в сторону статью Ландау «Гидродинамическая теория множественного образования частиц», поднялся с кушетки и вышел в коридор. Посмотрел на Костика. Тот стоял, понурив рыжую голову, однако, как показалось Мазуру, никакого раскаяния не испытывал.

– Полюбуйтесь, Андрей Иванович, на этого охламона, – пожаловалась Варламова, поднимая на него красивые усталые глаза. – Учиться не желает категорически, лишь бы ему груши во дворе околачивать.

– Что ж ты, братец, так безответственно себя ведешь? – строго спросил Мазур. – Одними грушами сыт не будешь, надо еще чему-то учиться.

– Да не понимаю я этой математики, – пробурчал Костик. – Не понимаю и не люблю.

– Ну, что не понимаешь, это я верю, – отвечал Мазур, – математика – наука не для средних умов.

Услышав такое, мальчишка обидчиво засопел и бросил на Андрея Ивановича сердитый взгляд исподлобья.

– Многие не понимают математику, – безжалостно продолжал Мазур. – Однако это еще не повод, чтобы