и перед лицом государственной машины, и помочь ему не сможет ни один защитник. Однако если верующий еще может рассчитывать на милосердие Господне, то пошедший против власти на милосердие государственной машины рассчитывать не может никак. Идти против власти он может только в том случае, если понимает, что готов за свою истину жизнь положить. «На миру и смерть красна», – говорит пословица. Но у заключенного в одиночке даже такого утешения нет.

Глава двенадцатая. Человек со шрамом

1972 год. Кострома – Москва

Петр Иннокентьевич Горовой сидел у себя в маленькой квартирке в родной Костроме и меланхолично колол грецкие орехи. Для этого важного дела у бывшего капитана Комитета государственной безопасности имелись специальные щипцы в виде белочки, которая стальными своими челюстями раскалывала даже самую твердую скорлупу.

Капитан любил орехи. Он свято верил в то, что они действуют на мозг лучше любого лекарства и способны спасти его от старческой деменции. Петр Иннокентьевич был еще человек нестарый, прошлой зимой стукнуло ему пятьдесят два года, но, имея педантичный характер и систематический ум, полагал, что лучше предупредить проблему, чем потом долго и безуспешно с ней бороться.

Еще совсем недавно никакая белочка для колки орехов ему не требовалась: Петр Иннокентьевич сжимал два ореха в могучем кулаке, и они с хрустом раскалывались сами. Однако полгода назад он крайне неудачно споткнулся и полетел на асфальт, выставив перед собой руку с растопыренными пальцами. Первым уперся в асфальт мизинец, и у Горового потемнело в глазах от дикой боли.

– Трещина, – деловито сказал хирург, изучив рентгеновский снимок.

– И что делать будем? – спросил Горовой, как ребенка, лелея левой рукой больную правую.

Доктор только плечами пожал: лечить, а что еще можно тут сделать? Или он предпочитает удалить беспокоящий его мизинец?

Горовой плохо понимал шутки, особенно – относящиеся к его здоровью. Так что хирургу очень повезло, что отставной капитан в тот момент чувствовал себя не в форме.

Палец начали лечить, однако лечение шло ни шатко ни валко – чертов мизинец ныл, болел, плохо сгибался, так что ни о каком раскалывании орехов голыми руками речи уже не было: слава Богу, белочка была под боком.

– Как говорили древние, ме́дикус ку́рат, нату́ра са́нат, – объявил хирург, на очередном приеме рассматривая снимок капитанской руки. – Доктор лечит, природа исцеляет.

– Как прикажете это понимать? – хмуро осведомился Горовой.

– Понимайте это буквально. Иными словами, для лучшего восстановления костей потребляйте больше кальция, – объяснил врач.

– В каком же виде его потреблять?

Доктор пожал плечами: это уж кому как нравится. Некоторые, например, лопают мел килограммами. Но ему лично больше по душе молочные продукты: молоко, кефир, творог, сыры разного рода.

И Горовой стал потреблять, особенно налегая на кефир, по мнению передовой советской медицины, полезный не только для костей, но и для самых разных органов человеческого тела. Кефир ли был тому причиной, или природа, которая все исцеляет, но рука болеть перестала. Правда, Петр Иннокентьевич все равно уже не решался утруждать пальцы раздавливанием орехов – да и зачем, если наука и технический прогресс специально для такого случая создали щипцы для колки орехов?

На столе рядом с ним по-змеиному шипел и обиженно взвизгивал транзистор: передавали симфонический оркестр. Как большинство советских людей, капитан не любил классическую музыку, а среди классики особенно не жаловал все и всяческие симфонии. Хуже них, пожалуй, были только оперы. Особенно раздражало, что певцы как будто нарочно пели неразборчиво, глотая согласные, а гласные доводя до кошачьего визга.

Он повертел колесико, настраиваясь на «Маяк». Шла передача «Найти человека». По радио звучал знакомый голос детской писательницы Агнии Барто; чудилось, что голос этот с трудом стоит на ногах и все время стремится прилечь на бок. Стихи Барто всегда казались капитану страшноватой пародией на реальную жизнь. «Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу», «Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка», «Идет бычок, качается» и все в таком роде. Как будто не стихи для детей, а пособие для следователей НКВД пишет Барто, в частности о способах физического и психологического воздействия на подследственного. Чего, кстати, сказать, он качается, этот бычок? Просто выпил или применили к нему допрос третьей степени?

Четкого ответа на этот вопрос не было, а думать можно было все что угодно. Вот капитан и думал, и мысли его по большей части были мрачными и неприязненными.

Вон с диссидентами боремся, горько думал Горовой, а то, что у нас под носом детская писательница распространяет клевету на органы, никто не замечает. Оторвали, видите ли, мишке лапу! Да не было такого отродясь. Даже в лучшие – то есть в сталинские – годы не рвали людям руки живьем. Разное случалось, не спорю, но чтобы руки без наркоза рвать – не было и быть не могло!

Тем временем Агния Барто, как будто не догадываясь о мыслях капитана, продолжала вещать из радиоприемника, слегка пришепетывая из-за плохого приема.

– Как всегда, в начале нашей передачи я прошу вас, дорогие друзья, положить перед собой лист бумаги и карандаш, чтобы записывать фамилии людей, которых ищут их родные, – инструктировала она радиослушателей. – А пока я хочу прочитать не совсем обычное для нас письмо.

В эфире зашелестела бумага.

Чему там шелестеть, с раздражением думал капитан, раздавливая белочкой очередной орех, что, заранее нельзя было листы разложить? Туфта это все, выпендреж на публику, низкий сорт, нечистая работа. Барто тем временем наконец прошелестелась и начала читать письмо.

«Дорогая Агния Львовна, – проникновенно читала она, – пишет вам подполковник запаса Олег Апраксин. Так уж вышло, что я регулярно слушаю “Маяк”, и в частности вашу передачу. Знаю, что у вас часто ищут друг друга дети и родители, а также другие кровные родственники. Моя ситуация немного иная. Я ищу своего однополчанина старшего лейтенанта Андрея Ивановича Мазура…»

Услышав последнюю фразу, Горовой застыл. Орех в зубах у белочки так и остался не расколотым.

«Мы с Мазуром служили в одной роте в составе Первого белорусского фронта, – продолжала Агния Барто. – Так вышло, что в 1944 году мы потеряли друг друга из виду».

Горовой отложил в сторону белочку. Он весь превратился в слух, пальцы его слепо шарили по столу. Барто как ни в чем не бывало читала письмо незнакомого подполковника, сопровождая чтение выразительными голосовыми модуляциями.

«Вы, конечно, знаете, что такое фронтовое братство. Люди, вместе прошедшие войну бок о бок, часто становятся друг другу очень близкими, ближе даже, чем кровные родственники. Так же было и у нас с лейтенантом Мазуром. Все эти годы меня терзало беспокойство о его дальнейшей судьбе. После войны мы каждый год встречаемся с однополчанами, однако ни разу на встречах этих не было Андрея Ивановича Мазура. И тем не менее я очень надеюсь,