лишь отравляют тебя. Когда-нибудь, тебе придется их отпустить.

— Ты отпустил своих?

— Нет.

— Ты пытаешься научиться… уча меня?

Ирин медленно кивнул. Казалось, он не изменился. Все тот же угрюмый вид, стоическое выражение лица, гордая осанка воина. Однако Каслин почувствовала облегчение, будто бы его броня опала. До этого, он был неуязвим; теперь он впервые не был. Впервые она была не против его присутствия.

Ее руки расслабились вокруг чашки.

— Хочешь травяного чаю?

Массивный экир был в раздумии. Каслин приблизилась к печи, наполнив еще одну чашку. Это неловкое молчание, оно до сих пор переносилось с трудом, она до сих пор чувствовала себя дергано. Время плыло слишком медленно, и Ирин не спешил. Он спокойно сел за стол.

— Ты выпустил ее эссенцию, так? — нарушила молчание Каслин.

— Так.

— Я никогда больше не смогу ее призвать, знаешь ли.

— Мертвые должны оставаться мертвыми, — прямо сказал Ирин.

Каслин вздохнула.

— То есть ты до сих пор осуждаешь меня?

— Тебе больно. — Ирин пожал плечами. — Я не знаю лучшего решения. Я не могу тебя судить, пока не узнаю его.

— Ты прямо побуждаешь меня раскрыться, — кисло сказала Каслин, отдав ему чашку бодрящего напитка. Она села напротив, укутавшись в одеяло.

— Знать тебя не имеет значения для миссии.

— А после миссии, Ирин? Представь, что мы не умрем, что ты будешь делать тогда?

— Цель миссии искоренить Азму. Либо сделать первый шаг на пути, — сказал он, понюхав чашку около носа. Его пальцы, похоже, не ощущали жара. — Я не знаю подводных камней. Я не знаю последствий.

— Ступая в неизвестное, вот так просто… Скажи мне одну вещь, только честно.

— Валяй.

— Ты вообще планировал вернуться?

Ирин притих на мгновение. Взяв чашку, он вылил его содержимое себе в глотку, это заняло лишь пару сердцебиений. Каслин подняла бровь. Он даже не вздрогнул от дымящегося жара. Поставив пустую чашку обратно на стол, Ирин сказал,

— Миссия это все, что осталось у меня в жизни. Ответ «нет».

— Замечательно… — проворчала Каслин, закопав подбородок в складки одеяла. — О нас ты не подумал, не так ли? У нас, думаешь, тоже ничего не осталось?

— Вам судить.

— Удобно говорить, когда не осталось способа покинуть остров. Ты отпустил Ужу, помнишь?

— Чего ты от меня ожидаешь?

Она вздрогнула под его присутствием. Его взгляд был тяжелым, всегда тяжелым, но в этот раз она встретила его. Она глядела в ответ, набираясь смелости, чтобы сказать это. Она знала, что либо сейчас, либо никогда.

— Я хочу, чтобы ты лучше относился к Яне.

— Я отношусь к ней согласно ее исполнению и поведению, — сказал Ирин. Казалось, что вопрос озадачил его.

— Только вот она не твой солдат. Она просто потерянная девчонка.

— Это не меняет фактов. Для нее нет пути назад.

— И из нас всех, она последняя, кто заслуживает погибнуть. Не мог бы ты… хотя бы попытаться быть мягче с ней?

— Я подумаю.

Ирин поднялся. Он просто пошел обратно к окну, будто бы попрощался. Но Каслин поймала его голосом — дрожащим, но решительным.

— Ирин, пообещай мне. Дай мне слово.

— Обещание за обещание.

— Чего ты хочешь? — подозрительно спросила Каслин.

— Завяжи со своей зависимостью.

— Я…

— Ты спала достаточно. Настало время проснуться.

Она не могла понять, почему эта просьба покорежила ее так сильно. Это казалось навязчивым, тревожным, будто бы ее отрезали от базовых потребностей. Ее глаза были на сумке. Она не видела желтого шприца, но она знала, что он был внутри, и это манило ее. Этим утром она еще не сделала укол.

Прежде, чем ее мысли закрутились, шаги экира раздались возле окна. Они быстро вернули Каслин в реальный мир. Ее мятежный ответ покинул губы без разрешения.

— По рукам… Я согласна.

— Я даю тебе слово, — ответил Ирин. Минуя подоконник, он пододвинул комически нелепую корзину в середину. — Мелкая зараза передает привет.

— Подожди…

Он взмахнул своим плащом с рукавами, уйдя так же внезапно, как и пришел. Кусая угол своих губ, Каслин поднялась, шагая по пыльному ковру. Она прищурилась, адаптируясь к яркосвету. Корзина была перед ней.

Плетенная из веток, с кучей любви и не такой уж кучей умения, корзина трещала под весом островных фруктов. В этот момент Каслин поняла, как давно она не ела. Ее рычащий живот, мокрые губы — эти чувства были странными, будто бы часть давно забытого места под названием реальная жизнь. Между фиолетовыми фруктами в жесткой кожуре, была маленькая записка. Моргнув, Каслин аккуратно развернула ее своими ногтями. Она едва не засияла, прикрыв свои губы и быстро оглянувшись вправо и влево, будто бы опасаясь, что кто-то увидел ее естественную реакцию.

Там была картинка гротескного птерикса в шляпе, халате и тапочках. Остров, лезвенные деревья, множество звездочек и сердечек. И в самом центре, сообщение гласило,

«Поправляйся, лапшинка!»

* * *

Хрустальный сосуд был почти наполнен кровью.

Она скользила ногтями вдоль шланга, облизывая свои жаждущие губы. Она чувствовала пульс алого нектара, его манящее тепло. Без рубашки, ее дорогой коллега спал как дитя — огромное, мускулистое дитя со шрамами. Его вены принадлежали ей этой луной, и она охотно наслаждалась предоставленной свободой.

Хрустальный сосуд был на пределе. Желание было слишком сильно. Она подняла шланг. Кровь брызнула на ее губы. Ее язык обволок шланг, вводя его внутрь, между ее острых зубов. Эликсир жизни смочил ее горло, заставляя сердце дико биться.

Желание могло выйти из под контроля. К счастью, она пришла сюда сытой.

Она быстро вернула самообладание, успокаивая дыхание и сердцебиение. Ее пальцы ощутили мощные плечи коллеги, массируя их как и все разы до, когда он был напряжен и она была рядом, чтобы помочь. Она нагнулась возле его уха и прошептала,

— Доброе утро, Звест… Ты слышишь меня?

Звест проворчал, с трудом открывая глазницы. Его экирская выносливость всегда восхищала ее. Даже потеряв столько крови, он держался с честью.

— Ты закончила, Мрена? — спросил Звест.

— В самом деле, да, — она сказала с нежной улыбкой, аккуратно отсоединяя шланг от его вены. — Сохранить твою кровь потребует много времени, но когда мы были в спешке?

Фырк Звеста умилил ее. Она почувствовала свет лазури, руническую проекцию его руки. Терпеливо, Звест вел ее вдоль своих атлетичных черт. Ей всегда нравился этот момент, чувство изменения в его теле. Его сердцебиение стабилизировалось, его кожа согрелась. С обращенной вспять кровопотерей, обратилась и его раздражительность. Но не его подозрение.

Она знала, что его глаза смотрели на нее. Он хотел спросить.

— Спрашивай, Звест, — сказала Мрена, вытирая катящуюся каплю крови с подбородка. — Тебя что-то тревожит.

— Я никогда