том, как он выбежал из дома Атро с первыми лучами света, было что-то притягательное.

— Что за чертовски хорошая луна для похода в подземелья! Давай устроим поход!

— Я советник, мой дорогой. У советников много работы.

— К Азме с этой работой, походы в подземелья намного веселее!

Мрена мягко улыбнулась.

— И не сказать точнее.

— Так ты идешь со мной или нет?! Погнали. В смысле, пожалуйста!

— Лишь небеса поржавеют.

— Ты же слепая карга, в смысле, женщина, в с-смысле, личность! Откуда тебе знать, когда они поржавеют?!

— Приди и узнай, юный Тайрус. Пока что, давай разойдемся. У советницы много работы.

* * *

— Доброе утро, Кас! О, где ты?

— Я здесь, пап.

Ее глаза горели. Жаровня тлела, редкие лучи света просачивались снаружи, но было холодно. Каслин сидела здесь, на полу, грея руки об воображаемый призрачный огонь. Она пыталась почувствовать безнадежное тепло. Столь же безнадежное, что и все разы до.

— Такой мрак вокруг! — вступил отец с блеском своих очков. — Осветительные устройства, должно быть, перестали работать. Я посмотрю…

— Мы не дома, пап, — слабо сказала Каслин. — Мы на миссии, идя туда, куда временной осколок приведет нас. Как ты и мечтал. Ирин из Ульда и Яна с Поселка с нами. Неужели ты забыл?

— Это совершенно вылетело у меня из головы! Должно быть, я старею, либо я спал слишком долго.

— Ты спал… Ты даже представить не можешь, как долго, — сказала Каслин, взглянув на него, затем вниз и прочь.

— Кас, девочка моя, я знаю этот взгляд, — сострадательно сказал отец, присаживаясь напротив, подле тусклого света жаровни. — Что тревожит тебя, дочь?

— Той луной, когда мама покинула нас… Ты помнишь это?

— О, я вижу… — Папа почесал свою пепельную бороду. — Глядя назад, я… я был ужасным супругом. К сожалению, не так уж и много литературы по таким делам, и естественно…

— Понимаю, пап. Мама хотела, чтобы ты принимал больше участия в местном высоком обществе. Она все говорила тебе, как ты тратишь потенциал Башни Величия, как ты превращаешь нас в отшельников. Ты никогда ее не понимал… Твои исследования, твое коллекционирование, все это было выше политики для тебя. Всегда было.

— Прости меня, Кас… — сказал папа, нелегко взглотнув. — Она была важна для тебя, я знаю, что была. Просто… я не мог быть мужем ее стандартов, она…

— Не надо, пап. Не извиняйся. Я понимаю, почему вы разошлись. Как бы то ни было, она не просто покинула тебя, она покинула нас двоих. Меня и тебя… мы с тобой всегда ладили лучше.

— Я был плохим…

— Не надо. Ты хочешь сказать мне, что ты был ужасным отцом, но ты не был. — Каслин всхлипнула, пытаясь держать самообладание. — Ты был отцом моей мечты, пап… Ты был всем, чего я могла желать. Ты был добрым, заботливым, ты не вел меня за руку, а, скорее, показывал разные пути. Ты был моей путеводной звездой. Ты научил меня всему, что я знаю, ты сделал меня такой, какая я есть. Ты хотел, чтобы Башня стала моей, когда… когда тебя не станет.

— Осмелюсь предположить… что-то изменилось? — аккуратно спросил папа.

— Да. Что-то… изменилось, — ответила Каслин, вытирая свой нос. — Этот… этот разговор… Он как испытание. Я была здесь бесчисленные разы, я выбирала разные слова, разные пути… Думаю, я услышала все возможные слова, что ты мог сказать, и все же я продолжаю возвращаться сюда. Этот разговор… он как головоломка. Та, что я до сих пор пытаюсь решить.

— Я не понимаю, Кас…

— В некоторых версиях… — Она взглотнула, подняв свой дрожащий подбородок. — Иногда я говорила тебе правду о том, что действительно случилось той проклятой луной. И тогда… тогда ты ничего не помнил на следующую луну, но это я, что жила с этим. С выражением ужаса на твоем лице… Это я, что живу с этой болью.

— Я… потерял память? Потерял рассудок?

— Не гадай, пап. Той луной… Той луной моя жизнь покатилась в пасть Азмы. Я никогда не подозревала, насколько я слабая, никчемная сама по себе, пока это не случилось. С тобой, пап… с тобой я чувствовала, будто могу летать. Все казалось таким простым. Я всегда могла опереться на твое плечо. И лишь его не стало, я полетела лицом в пыль.

— Кас…

— Я всегда была трусом… — она пробормотала сквозь дрожащие губы. — Я не отомстила за тебя. Я не продолжила то, за что ты стоял. Я просто… я спряталась в Башне, за безопасными запертыми дверьми. У меня даже… не было смелости сказать миру, что… что я перенимаю твою мантию. Я до сих пор жила в твоей тени. У меня не было храбрости двигаться самостоятельно. У меня до сих пор нет…

Папа открыл рот, чтобы сказать, но он молчал. Его опечаленные глаза смотрели на дочь. На это желтоглазое недоразумение, размазывающее слезы по лицу.

— Последняя спираль была кошмаром, пап… Я делала все, все возможное, чтобы заработать твое презрение! Мы стали никем в Четырех Башнях, твои последователи распущены, большая часть твоей коллекции в рукав Коллектива. Иногда я продавала твои сокровища лишь чтобы купить себе дозу эссенции… Да, пап, я одержима, я не могу остановиться! Это медленно меня убивает, но я просто не могу! Мои синие глаза стали желтыми, твоя однажды почтенная Башня стала домом с привидениями… Кроме тех лун, что я продавала твою коллекцию, или приводила мужчин в твою кровать. Мужчин, что я даже не любила…

— Дочь…

— Я ничтожество, пап! Ты доверял мне, ты хотел, чтобы я стала твоим наследником, у тебя были надежды… А я… я разрушила все, за что ты стоял! Пожалуйста, пап… Я прошу у тебя прощения. Я молю тебя на коленях… Прости меня.

Ее ноздри пылали. В отчаянии, она едва не сломала ногти об белодревесный пол. И затем ее глаза расширились. Она почувствовала, как руки отца обняли ее тощие плечи. С легкостью, будто бы сквозь сон, успокаивающее объятие поглотило ее. Ее грудь вжалась в его. Мир ощущался легче.

— Мы все делаем ошибки, Кас… — прошептал папа, едва сдерживая собственные слезы. — Я был бы рад, если бы ты нашла свое предназначение. Башня, музей… это была моя жизнь, но… это не то, что имеет значение, Кас.

— Пап…

— Ты моя маленькая девочка, ты всегда была и всегда ей будешь, неважно, сколько мозолей ты нарастишь на своих руках. Родительская любовь безусловна, Каслин. Неважно, через что ты пройдешь, какие испытание встретишь… Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя как сейчас.

Она больше не могла