Эдвард

Когда я захожу на кухню, Джо стоит у стойки, ест хлопья и просматривает раздел газеты, посвященный школьным спортивным соревнованиям. Он поднимает на меня взгляд.

– Ты в этом собираешься ехать в суд? – Его тон дает понять, что он не одобряет мой выбор.

Никогда не обращал особого внимания на одежду; в этом отношении я далек от стереотипа гея. Я с удовольствием ношу джинсы, купленные перед окончанием школы, и старую толстовку с протертыми локтями. Конечно, в моем гардеробе есть накрахмаленные рубашки и галстуки для уроков, но сейчас коробка с ними болтается где-то на полпути между Чиангмаем и Бересфордом. Учитывая, что я прилетел в Нью-Гэмпшир по срочному вызову с небольшой ручной кладью, выбор одежды здесь у меня довольно невелик.

– Извини, – говорю я. – Когда я собирал вещи, мне и в голову не пришло захватить парадный костюм для зала суда.

– У тебя есть хотя бы рубашка с воротником?

– Джинсовая, – киваю я.

– Пошли, – вздыхает Джо.

Он отставляет миску и выходит из кухни, направляясь наверх, в спальню отца. Я догадываюсь о его намерениях слишком поздно.

– Зря стараешься, – говорю я, когда Джо принимается копаться в отцовском шкафу. – Когда я был маленьким, у него даже галстука не было.

Но Джо лезет в недра шкафа и извлекает выглаженную белую рубашку, все еще упакованную в пластиковый пакет из химчистки.

– Надень, – приказывает он. – Я одолжу тебе галстук. У меня в багажнике есть запасной.

– Она мне велика. У отца фигура, как у Халка.

Джо едва заметно морщится:

– Да, я заметил.

Он оставляет меня и уходит за галстуком. Я присаживаюсь на кровать, стараясь не придавать моменту больше символизма, чем он заслуживает. Мальчиком я всегда чувствовал, что недотягиваю до уровня отца, который был выше всех на голову, в прямом и переносном смысле. Надев его рубашку, я стану похож на маленького ребенка, играющего в переодевание и притворяющегося, что родительские туфли ему по размеру.

Я разрываю пластик и расстегиваю пуговицы. В любом случае когда отец начал носить такие вещи? Во всех моих воспоминаниях на нем фланель, термобелье, комбинезон и потрепанные ботинки. Зачем ему деловая одежда, если круглые сутки он проводил в волчьем вольере. Там носят то, что защищает от укусов, царапин, грязи и дождя. Неужели он изменился за то время, что меня не было, причем настолько, что приспособился к миру людей так же легко, как вливался в волчьи стаи? Начал ходить по винотекам, на поэтические конкурсы, в театры?

Неужели отец, возникающий в моем воображении бесконечным фрагментом домашнего видео, стал другим человеком?

И если так, как я могу быть уверен, что сказанное за стаканом виски, когда мне было пятнадцать, все еще остается в силе?

«Да», – твержу я себе. И никак иначе, потому что я не могу позволить себе задуматься об альтернативе.

Я стягиваю через голову толстовку и надеваю отцовскую рубашку. Хлопок прохладными крыльями ложится на кожу. Я застегиваю планку, а затем просовываю руку в нагрудный карман, раздвигая накрахмаленную ткань.

Когда я был совсем маленький, отец часто носил на работу шерстяную куртку в черную и красную клетку. На ней было два нагрудных кармана, и всякий раз, когда отец приходил домой, он предлагал мне выбрать карман. Если я угадывал, то, засунув руку в карман, находил леденец. Только годы спустя я понял, что в куртке не было правильных и неправильных карманов. Леденцы лежали в обоих, и я просто не мог проиграть.

Повинуясь импульсу, я оборачиваюсь и заглядываю в шкаф отца в поисках куртки. Сперва мне кажется, что ее там нет, но потом я обнаруживаю ее за парой рваных комбинезонов «Кархартт».

Сзади к дверце шкафа приклеено зеркало, и я рассматриваю свое отражение. К моему удивлению, рубашка мне совсем не велика. Плечи вполне моего размера, а рукава той же длины, которую я бы сам выбрал при покупке. Неожиданно я понимаю, что теперь и по лицу, и по росту вполне могу сойти за отца.

Я тянусь за клетчатой курткой и надеваю ее поверх рубашки.

– Ты пытаешься бросить вызов, – спорит Джо, повторяя довод, которым встретил меня, когда я спустился вниз в отцовской куртке. – А в суде не стоит лишний раз выводить судью из себя.

– Это куртка, а не вызов, – возражаю я. – На улице пятнадцать градусов, и мы в Нью-Гэмпшире. Только не говорите мне, что все обвиняемые приходят в суд в «Армани».

Но мы не успеваем продолжить препирательства, потому что в зал суда входит шериф.

– Всем встать! – Он поворачивается лицом к галерее. – Те из вас, у кого есть дело в окружном суде, должны подойти сюда, заявить о своем присутствии, и их выслушают. Председательствует досточтимая Нетти Макгрю!

Судья – крошечная женщина, похожая на птичку, с шапкой пугающе желтых волос и длинным заостренным носом. Ее судейская мантия с обилием кружев на воротнике наводит на мысль о пене, идущей изо рта бешеной собаки.

– Адвокат, я выслушаю все вопросы, по которым будут выдвинуты обвинения.

Джо встает рядом со мной:

– Ваша честь, я нахожусь здесь по делу Эдварда Уоррена.

– Мистер Уоррен, выйдите вперед, – говорит судья. – Секретарь, зачитайте обвинение.

Джо тянет меня за руку, чтобы поставить на ноги.

Мы проходим в ту часть зала суда, где сидит судья, и я называю свое имя и адрес. Вернее, я даю адрес отца.

– Мистер Уоррен, – произносит судья, – я вижу, вас представляет адвокат… Адвокат назовет себя для протокола?

– Джо Нг, Ваша честь.

– Мистер Уоррен, вы предстали перед судом по обвинению в нападении второй степени на Морин Каллен, медсестру Мемориальной больницы Бересфорда. Что вы скажете на это обвинение?

Я крепче сжимаю манжеты отцовской куртки:

– Я невиновен, Ваша честь.

– Я вижу, что установлен залог в пять тысяч долларов под подписку о невыезде. Подсудимый, поскольку явился сюда добровольно, освобождается под ту же подписку о невыезде. Мистер Уоррен, я собираюсь оставить условия залога, установленные уполномоченным по внесению залога: вы должны пройти психиатрическую экспертизу, вам запрещено контактировать с отцом и находиться на территории Мемориальной больницы Бересфорда. – Ее блестящие черные глаза пригвождают меня к месту. – Вы понимаете, что если не явитесь на экспертизу в течение десяти дней или поедете в больницу к отцу, то будете арестованы и задержаны в окружной тюрьме до слушания дела? Вам понятны условия вашего освобождения?

Она просит меня поднять правую руку и поклясться, что через десять дней я вернусь для предварительного слушания, что бы это ни значило.

– Следующее дело, – говорит судья.

Вся процедура занимает максимум пару минут.

– И это все? –