дает нить, которой можно следовать, подсказывает, где ждет стая. Но бета так и не появился. Мы звали его три ночи, а он так и не ответил.

Я уверился, что он погиб.

И вот однажды ночью, когда мы завыли, раздался ответ. Не от черного волка, а от одиночки, доставлявшего нашей стае столько хлопот.

Альфа продолжала взывать к нему. Конечно, не мое дело было сомневаться в ее решениях, но я живо представлял себе грядущую катастрофу. Сейчас она объявляет о вакансии в стае, приглашает его присоединиться, а он принесет лишь одни неприятности.

Со временем зов одинокого волка раздавался все ближе, и наконец он подошел к стае. Все волки были настороже. В конце концов, семья столкнулась с неизвестной для себя величиной, и первая встреча всегда похожа на неловкий танец или первые дни брака по расчету. Однако не успел он выйти на поляну, где ждала стая, как из-под прикрытия леса выскочил большой черный бета и бросился на одиночку. Тут же ему на подмогу ринулись другая самка и молодой самец.

Через несколько секунд одинокий волк был мертв. Неподвижно лежащее на земле тело походило на помесь дикой собаки с волком, что объясняло неправильное поведение одиночки. Остальная часть нашей стаи окружила бету – лизали ему морду и терлись об него в знак солидарности, в знак приветствия.

Не думаю, что мною движут людские эмоции, когда я называю произошедшее в тот день организованным нападением. Стая намеренно придумала хитрость, отправив бету втихую ждать в засаде, чтобы заманить одинокого волка поближе. Бета ждал, пока одинокий волк выйдет из укрытия, и убрал его с помощью остальной поджидающей стаи… Тут точно присутствовали преднамеренность и злой умысел, и это было крайне необходимо в то время, чтобы обезопасить семью.

Люди называют это убийством.

Волки считают это возможностью.

Кара

Раньше я часто думала о заключенных, приговоренных к пожизненному заключению. Вдруг у кого-то случится сердечный приступ, врачи объявят его мертвым, а потом реанимируют? Означало ли это, что он отбыл свой срок? Или приговоры на два-три пожизненных срока выносятся как раз на такой случай?

Почему меня это сейчас интересует? Я под домашним арестом, пока мне не исполнится сто девяносто восемь.

Мать, конечно же, обнаружила мое исчезновение, когда проводила близнецов в школу и вернулась домой. Я не могла сообщить ей, что собираюсь предстать перед большим жюри в Плимуте, поэтому оставила страстную записку о том, как я страдаю при мысли, что отец в больнице один-одинешенек, поэтому попросила Мэрайю отвезти меня его навестить. Я пообещала не утруждать себя, и пусть мать не беспокоится и не приезжает за мной, она ведь и так целую неделю не виделась с близнецами из-за моей операции и прочее в том же духе. Я рассчитывала, что жалость пересилит гнев, и оказалась права: как можно злиться на ребенка, который тайком едет навестить больного отца?

Если Дэнни Бойлу кажется странным, что я прошу его высадить меня в конце квартала, чтобы пройти остаток пути пешком, не отвечая на вопросы матери о том, кто подвез меня на «Бумере», он предпочитает промолчать. На самом деле, когда я вхожу в дом, мама осторожно обнимает меня, извиняется за то, что накричала накануне вечером, и спрашивает:

– Как у него дела?

На секунду мне кажется, что она спрашивает об окружном прокуроре.

И тут я вспоминаю о своем фальшивом алиби.

– Без изменений, – отвечаю я.

Мать следует за мной на кухню, где я принимаюсь открывать и закрывать дверцы всех шкафчиков по очереди в поисках стакана.

– Кара, – говорит мама, – я хочу, чтобы ты знала: этот дом всегда будет твоим, если хочешь.

Я знаю, что у нее добрые намерения, но мой дом на другом конце города. В нем стоит потрепанный диван со вмятинами в местах, где мы с отцом обычно сидим. У меня дома натуральные шампуни и крем для бритья, чтобы не травмировать обоняние волков сильными ароматами, когда отец с ними работает. В моем доме одна ванная комната с двумя зубными щетками: розовая моя и синяя отцовская. Здесь же мне приходится перебирать содержимое шести разных ящиков, прежде чем я найду то, что ищу. В своем доме точно знаешь, где живут столовые приборы, где прячутся чашки и куда уходят чистые тарелки.

Я пускаю воду из крана, чтобы попить.

– Хм… – смущенно выдавливаю я. – Спасибо.

Я пытаюсь представить жизнь, где постоянно придется остерегаться мелких вредителей, которые прячутся под кроватью, чтобы в самую неожиданную минуту перепугать меня до полусмерти, где у меня будет комендантский час, где мне будут вручать список дел, вместо того чтобы разделить со мной обязанности по хозяйству на равных. Я пытаюсь представить себе жизнь без отца. Может, он и нестандартный родитель, но все равно подходит мне больше всех остальных. Помните шум, который поднялся, когда Майкл Джексон показывал своего ребенка с балкона, свесив за перила? Готова поспорить, никто не спросил ребенка, что он об этом думает. А ведь он наверняка был в восторге, он находился в самом безопасном месте на свете – на руках отца.

Я слышу, как хлопает дверь, и мгновение спустя на кухню входит Джо. Он выглядит помятым и довольно растерянным, но мать ведет себя так, словно перед ней Колин Фаррелл.

– Ты сегодня рано! – говорит она. – Ведь тебе удалось избавиться от этого нелепого обвинения против Эдварда…

– Джорджи, – перебивает он, – тебе лучше присесть.

Лицо матери застывает. Я отворачиваюсь к раковине, выливаю воду и снова наполняю стакан, лишь бы не попасться в паутину разговора.

– Мне звонил окружной прокурор, – объясняет Джо. – Выдвинутое против Эдварда обвинение изменилось. Теперь его обвиняют в покушении на убийство.

– Что?! – потрясенно переспрашивает мать.

– Я не уверен, откуда исходит давление. Это может быть политическим решением. Бойл построил свою платформу на защите жизни, в этом году выборы, и такие дела помогают ему получать голоса консерваторов в штате. Может, он работает на публику, и Эдвард просто подвернулся под руку в неудачный момент. – Джо смотрит на мать. – Ты же была вместе со всеми в больничной палате, когда это произошло. Эдвард сказал или сделал что-нибудь, что можно истолковать как злой умысел?

«Да, – мысленно отвечаю я. – Он пытался убить моего отца».

– Я… я не помню. Все произошло очень быстро. Только что больничный адвокат говорила, что процедура отменяется, а в следующую секунду раздается сигнал тревоги и санитар хватает Эдварда…

Она поворачивается ко мне:

– Кара, он что-нибудь сказал?

Ничего. В том-то и дело, хотя они этого в