Разумеется, Бат не был для Остинов незнакомым местом. Мистер и миссис Остин некогда там венчались, пусть теперь и казалось, что это было давным-давно. Отец миссис Остин также в свое время выбрал Бат, "в ту пору излюбленный город отставных клириков", чтобы провести здесь остаток дней. Если заглянуть еще глубже в прошлое, мы обнаружим, что бабушка миссис Остин приходилась сестрой герцогу Чандосу, который в XVIII веке вложил немало средств в перестройку Бата: в память о нем одна городская улица называлась Чандос-Билдингс.

Поначалу миссис Остин и Джейн пришлось остановиться у четы Ли-Перро. Гостьи старались вести себя как можно любезнее. Мало того что Джеймс Ли-Перро был единственным дожившим до этого времени родственником миссис Остин (не считая членов ее собственной семьи), следовало помнить, что в его власти было оставить очень неплохое наследство. И хотя супруги, особенно миссис Ли-Перро, порой бывали невыносимы, Остины, по словам Джейн, прилагали огромные усилия для того, чтобы "избежать всего, что они могли бы принять за чинимую им обиду".

Чета Ли-Перро теперь стала для них главной надеждой в смертельно серьезной игре — охоте за наследством. В 1791 году скончался богатый дядюшка мистера Остина — Старина Фрэнсис, живший в Севеноксе. К большой досаде племянника, почти все свои деньги дядя завещал старшему сыну, который и без того был весьма обеспеченным человеком. Старина Фрэнсис оставил отцу Джейн лишь 500 фунтов, а племянницу, которая много лет выполняла в его доме роль экономки, даже не включил в завещание. Когда настал решающий момент, соображения первородства (то есть права старшего сына) перевесили чувство справедливости и желание облагодетельствовать нуждающихся.

Мистер и миссис Остин поначалу были в восторге от переселения в Бат — если верить их внучке Анне, которая их там навещала. Они упивались "веселостью своей городской жизни, а более всего, вероятно, тем отдохновением, на которое имели полное право вследствие своих преклонных лет". У несентиментальной Анны, которой повезло поселиться в стивентонском пасторате после бабушки и дедушки, не было никаких причин огорчаться из-за новых семейных обстоятельств: "Я всегда полагала, что для них это своего рода небольшие каникулы".

Есть также некоторые намеки на то, что Джейн стала относиться к переезду благосклоннее, хотя после первой резко отрицательной реакции признаться в этом друзьям и родным ей не позволяла гордость. "Я все больше и больше примиряюсь с мыслью о нашем отъезде, — доверительно сообщает она Кассандре накануне отъезда из Хэмпшира. — Мы слишком долго прожили в этих краях". Кроме того, Джейн писала, что "во всей этой суматохе есть что-то любопытное", а хэмпширское житье, несомненно, было весьма скучным. Впрочем, Джейн, как всегда, не дает себе впасть в излишнюю серьезность и шутливо замечает: "Возможно, не всем известно, что я не так уж многим жертвую, оставляя наши сельские края. И я не вправе ожидать, что способна возбудить нежные чувства или интерес в тех, кого мы покидаем".

В самом деле, вынужденное переселение в Бат имело свои преимущества. Джейн жаловалась, что "расстроила себе желудок батскими булочками", но это шутка. Когда Фанни Прайс возвращается в Портсмут, в родную семью, занятую тяжким трудом, она поражается тому, насколько мало внимания здесь обращают на ее нужды и желания: никакого сравнения с праздной, роскошной жизнью в Мэнсфилд-парке. В родительском доме Фанни вынуждена есть на обед одни "сдобные булочки", потому что не выносит грубой пищи, которой здесь кормят. Что касается Джейн, то она жила в комфорте и безопасности. Многие женщины Георгианской эпохи могли бы ей позавидовать.

Не исключено, что с новой жизнью ее примирило то обстоятельство, что ее брат Генри тоже открыл для себя новую страницу в существовании. В январе 1801 года он ушел из Оксфордширской милиции и стал армейским поставщиком. Он поселился в доме № 24 по Аппер-Беркли-стрит и арендовал контору в районе Сент-Джеймс. Его работа состояла в посредничестве между главным казначеем и полком, в котором он сам недавно служил. Он занимался выплатой жалованья своим бывшим сослуживцам, за что ему дозволялось взыскивать в свою пользу заработок одного "доверенного солдата" из каждой роты. Эта сумма составляла шесть пенсов в день.

Генри также выступал в качестве частного банкира для офицеров полка, пересылал половинное жалованье отставным солдатам, переселившимся в деревню, и даже (хотя это было незаконно) оказывал посреднические услуги при покупке и продаже чинов. Он давно присматривался к этому доходному месту. Так, когда его полк потерпел кораблекрушение у берегов Ирландии, он выжал из этой катастрофы все возможное, постаравшись подольститься к высокопоставленным дублинским фигурам. Пока шла война, Генри лелеял надежду хорошо нажиться. Нет никаких сомнений, что удалой Генри Остин был на самом деле чрезвычайно скользким типом.

Какой вклад внесла жизнь в Бате в творчество Джейн? Традиционно считается, что ее долгое пребывание в этом городе (куда она переехала помимо своей воли) было бесплодным и безотрадным. Многие склонны приписывать ей чувства Энн Эллиот из "Доводов рассудка", которая "по-прежнему… решительно, хотя и молча, не любила Бата".

И в самом деле, дошедшие до нас "батские" тексты Джейн, прямо скажем, во всех смыслах скудны. Известен ее неоконченный и довольно печальный роман "Уотсоны", написанный на бумаге с водяным знаком "1803", так что, скорее всего, он создавался в 1804 году. Он обрывается в тот момент, когда героиня размышляет над своим непростым положением: без гроша, не замужем, не привечаемая родными, окруженная "бессердечным процветанием, низким обманом и нелепыми забавами". "Теперь она для всех перестала что-либо значить", мрачно заключает Эмма Уотсон, думая о себе. В тогдашних обстоятельствах Джейн не нашла в себе сил дописать историю Эммы.

Эти неприятности отчасти объяснялись тем, что к 1800 году расцвет Бата завершился. Когда-то аристократы XVIII века съезжались туда на курортный сезон, но по мере того, как это место становилось все более популярным, оно утрачивало магию пристанища для избранных. Чем активнее в батское общество проникали птицы невысокого полета, тем старательнее настоящая элита отдалялась от публичных сборищ, на которых прежде блистал Красавец Нэш.

Светская жизнь Бата делалась все более чопорной. Здесь все чаще устраивали сравнительно немноголюдные вечеринки в частных домах, где каждый постоянно находился на всеобщем обозрении и не мог укрыться среди толпы. Это не устраивало Джейн. Она оказалась в городе, где было невозможно определить общественное положение человека. Бат предоставлял шанс начать жизнь с нуля — но только тем, кто имел на это смелость. Если же вы стремились просто обзавестись здесь постоянным домом, Бат был не лучшим местом. Здешнее общество было чересчур разрозненным, чересчур неупорядоченным. По вечерам новые знакомые собирались на чашку чая, пытаясь завязать доверительные отношения. Но стоило им почувствовать друг к другу приязнь, как шестинедельное пребывание на курорте одного из них заканчивалось, и они расставались навсегда.

Светская жизнь требовала усилий. Часы разговоров могли обернуться полезным знакомством, дружбой, а то и получением наследства. Но Джейн этот труд не привлекал. В "Гордости и предубеждении" ее героиня с большим чувством объясняет герою: "Вам опротивели любезность, внимательность и угодничество, с которыми к вам относились все окружающие. Вас тошнило от женщин, у которых в мыслях, в глазах и на языке была лишь забота о том, как бы заслужить вашу благосклонность".