Они ее остановили.

Колесо сделало последний круг, показавшийся ей мучительно медленным. Когда кабина наконец коснулась твердой, неподвижной земли, у Сидни подломились колени, она едва не соскользнула на пол.

– О, боже мой, Сид! – испуганно пробормотал Филип, отрывая ее побелевшие пальцы от столба.

Стоявший рядом Сэм смотрел на нее с таким же испуганным и виноватым выражением. Ошеломленный Линкольн беспрерывно качал головой, смущенный и виноватый.

Снаружи на платформе Майкл громко объяснялся с двумя служащими в униформе. Одним из них был тот, кто несколько минут назад провел их в эту кабину. Несколько минут назад? Ей казалось, что она провела в аду несколько часов, дней, недель. Целую жизнь.

– Пойди разберись там, – заплетающимся языком проговорила Сидни. Филип наконец понял, что от него требуется, и вышел из кабины, чтобы уладить недоразумение. А еще какое-то время спустя, держась одной рукой за Сэма, а другой – за Линкольна, сама Сидни сумела покинуть кабину, сохранив остатки достоинства. Казалось, все глазеют на нее, но ей было все равно: у нее не осталось никаких душевных сил, чтобы принимать подобные вещи близко к сердцу. Уж лучше позор, чем такие муки.

Чем больше они удалялись от «чертова колеса», тем легче становилось на душе у Сидни. Постепенно до нее стали доходить шуточки, которыми обменивались по ее адресу Филип и Линкольн. Пару раз она даже улыбнулась бледной дрожащей улыбкой, хотя все ее душевные устремления были сосредоточены на другом: ей хотелось броситься на шею Майклу, разрыдаться и расцеловать его.

Они попрощались с Линкольном на железнодорожной станции. Он сказал ей, что с нетерпением ждет встречи на балу, и Сидни уставилась на него в недоумении.

– Твоя тетя устраивает благотворительный бал. Через три недели. В поддержку музея естественной истории. Разве ты забыла?

– Конечно, нет. Я тоже жду его с нетерпением. С еще большим нетерпением она ждала прихода поезда, на котором Линкольну предстояло уехать. Поезд наконец подошел, они проводили Линкольна и помахали ему вслед. Плечи у Сидни поникли от облегчения. Филип продолжал ее поддразнивать, но теперь, слава богу, его могли слышать только члены семьи.

По пути домой Сэм уснул, привалившись к ее плечу. Филип, усевшийся напротив, взял в руки оставленную кем-то газету и углубился в нее. Сидни посмотрела на Майкла, сидевшего рядом с Филипом. Он тоже взглянул на нее.

– Спасибо, – прошептала она едва слышно.

– Не за что, – ответил он тоже шепотом.

– Зачем ты это сделал? – совсем тихо спросила Сидни.

Но Майкл расслышал. Наклонившись к ней, он коснулся ее руки.

– Тебе же было страшно, –шепнул он, лаская ее теплым взглядом светлых зеленых глаз.

– Тебе тоже было страшно.

– Но не так сильно. Сидни сжала его руку.

– Майкл… – вздохнула она.

Ей не хотелось его отпускать. Что же с ними происходит?

Филип зашуршал газетой. Они виновато расцепили руки и отпрянули друг от друга. Сэм зевнул, протирая глаза. Кондуктор объявил их остановку, и они вышли из поезда. По дороге домой в серых ветреных сумерках никому не хотелось разговаривать, зато за обедом в тот же вечер историю, сопровождаемую возгласами удивления, пересказывали заново по многу раз. Сидни долго ждала, но, к ее изумлению, никто так и не сказал самого главного, никто не сделал вывод, который, по ее мнению, неизбежно напрашивался: Майкл Макнейл оказался самым необыкновенным человеком из всех, кого они когда-либо знали.

На самом деле Маленькая Египтянка не была голой. И все же, хотя Филип опять над ним подшутил, Майкл не почувствовал разочарования. Маленькая Египтянка исполняла танец живота, на ней была прозрачная юбочка и короткая свободная золотая блузка, не достававшая до живота, с висячей бахромой.

– Все женщины так выглядят? – захотел узнать Сэм. – Да, папа? Под одеждой они все такие?

Филип засмеялся, но Майклу тоже очень хотелось услышать ответ. Профессор Винтер дернул себя за ухо и промычал что-то невнятное, но в конце концов все-таки сказал:

– Гм… да. Я полагаю, некоторые из них выглядят именно так.

– Те, кому повезло, – уголком рта вставил Филип. Сэм приподнялся на цыпочки, пытаясь выглянуть из-за спины мужчины, стоявшего впереди.

– Но в одежде они выглядят совсем по-другому. Мы и в одежде, и так выглядим одинаково, а женщины нет.

Майкл думал то же самое. Он видел обнаженных женщин на картинах, но женщины в одежде выглядели совсем иначе.

Маленькая Египтянка и двигалась совсем иначе, чем все остальные женщины, которых ему раньше приходилось видеть. Пока мужчина, сидевший со скрещенными ногами, играл на флейте заунывную мелодию, она держала голые руки над головой и медленным круговым движением вращала бедрами. У нее были черные волосы и белая кожа; во время танца она улыбалась и бросала на публику томные взгляды влажных черных глаз.

– Насколько нам известно, женщины начали носить корсет или шнуровку лишь в самом конце средних веков, то есть ближе к окончанию войны Алой и Белой розы[14], – сказал профессор Винтер, не отрывая глаз от Маленькой Египтянки. – До этого они носили платья-рубахи или свободные блузы.

– А что они носят теперь? – прищурившись, спросил с усмешкой Филип. – Теперь они носят… – профессор закашлялся и покосился на Сэма. – Не будем об этом. Не забывай о своих манерах, Филип. Филип усмехнулся и подмигнул Майклу. Танец закончился, Маленькая Египтянка скрылась за занавесом, а зрители принялись хлопать, свистеть и кричать «бис!». Но она не вернулась, и толпа начала понемногу расходиться.

– Пора домой, – профессор Винтер взял Сэма за руку. – Нет нужды… гм… гм… – Он опять закашлялся и поправил очки: – Нет нужды рассказывать твоей тете, что мы видели эту… гм… танцовщицу.

– Значит, это секрет?

– Э-э-э… нет-нет, просто не стоит об этом упоминать, вот и все. Сэм растерялся.

– А можно рассказать Сидни?

– Как? Ну что ж, я полагаю… полагаю, вреда от этого не будет. Теперь ты, Филип.

–Сэр?

– Не хочу, чтобы ты задерживался в городе на всю ночь, ты понял?

– Да, сэр. Я больше не буду.

– Гм… – Профессор наклонился к старшему сыну. – Хотел бы я пойти с вами. Дома бедлам. Женщины с ума посходили.

Майкл засмеялся вместе с Филипом, догадавшись, что профессор шутит. Сидни и тетка во главе целой армии горничных готовили дом к большому праздничному вечеру, который должен был состояться через две недели. Они и вправду перевернули все вверх дном. «Хаос», – называл это профессор Винтер. Спасаясь от этой напасти, он прятался в своем кабинете и даже запирался на замок.