* * *

Платон Ставраки не отказал в аудиенции вечером следующего дня. Купец не без удовольствия выслушал информацию о готовности получить деньги за сделанную услугу. Но, увы, никакими новостями по поводу разыскиваемой цыганки порадовать не мог. Разве что сообщил, что знающие люди ему подсказали: искомую цыганку зовут не Тера, а Тсера. Это вообще довольно распространенное имя у цыганских женщин.

Придя домой, Горлис думал, стоит ли идти к Люсьену с такой новостью, прямо скажем, не очень существенной, лишь одна буква в имени. Да и то Натан не был вполне уверен в достоверности сей информации. Не исключено, что Ставраки по старой купеческой привычке просто набивал цену (необязательно в рублях, может быть, и в услугах) за будущую информацию. Но пока наш герой размышлял, в дверь его жилища опять постучали. Идя к двери, Горлис решил, что это несомненно Люсьен де Шардоне. Он уже мысленно составлял свою речь, обращенную к куафёру. Но вот открыл дверь…

И обмер, не поверив своим глазам. Перед ним стояла… Надежда.

Натан ранее часто представлял это появление, довольно фантастическое, и последующие объяснения, еще более невероятные. Но теперь, когда это случилось, совершенно растерялся. Зато Кочубей-Покловская была сама решительность.

— Добрый вечер, Натан. Можно ли к вам?

— Да, конечно. — Хозяин дома посторонился, давая дорогу гостье. — Проходите, Надія. Прямо, прошу вас.

Оказавшись в гостиной, Надежда вновь заговорила первой, будто боясь, чтобы ее решительность не дала осечку.

— Натан, я понимаю всю неприличность моего поведения. И такого нежданного, непрошенного прихода к вам…

— Ну что вы, Надежда, это я должен извиниться, что…

Натан понял, что не может в точности сформулировать, за что именно он должен извиниться. Потому предпочел оставить фразу незавершенной.

— Нет-нет, не нужно ничего говорить. Я сама всё понимаю: замужняя женщина приходит в гости не то что без приглашения, но и вообще… Однако — таковы обстоятельства.

— Конечно же. Я всегда готов вас выслушать. Размолвка, случившаяся у нас со Степаном, чрезвычайно досадна. И, как мне кажется, я уж довольно давно понял ее исходные причины. Осознавши их, уверен, что мы должны помириться, и как можно скорее. Но… за несколько месяцев, что мы не общались, накопилась странная отчужденность. К тому же непонятно, кому следует делать первый шаг к примирению…

— Вы, похоже, подумали, что я пришла к вам по наущению Степана, дабы помочь пойти на мировую?

— Ну, нет, не совсем так, — промямлил Натан, хотя, говоря откровенно, именно это он и подумал.

— О нет, вы недостаточно хорошо знаете Степана, если так решили, — усмехнулась Надія, впрочем, улыбка так же быстро сошла с ее лица, как и появилась. — Что нужно делать самому, он делает сам, не обращаясь ко мне. Хотя… рациональное зерно в ваших рассуждениях имеется. Только я пришла не от него, а для него.

— Надежда, вы говорите загадками. И от этого я… я волнуюсь… еще больше, — сказал Степан и почувствовал, что краснеет, почему-то совсем по-юношески.

— Вот здесь вы правы. Нужно прямо сказать, что происходит. Но я сама не вполне понимаю, как это объяснить.

«Та не тягни кота за хвіст!» — вспомнил Горлис Кочубееву поговорку, подходящую к этому случаю. Но произнести ее вслух, конечно же, не решился.

— Нет-нет, Натан, не нужно улыбаться, история совсем не веселая. Дело в том, что моего мужа сегодня арестовали. У нас дома, в присутствии детей.

— Как? За что?

— Я и сама не вполне поняла. Тем более что объяснения были туманные.

— Ну, допустим. Но кто задерживал?

— Нижние чины полиции. А руководил ими — этот… Как же его… На паука похож.

— Беус? Который из жандармов?

— Да. Он. Знаете, объяснений не было. Вместо них — небольшой обыск в нашем доме.

— Где? В каких помещениях?

— В комнате Степана. А также — почему-то — на кухне. И еще — в кладовке с продуктами и лекарствами. Сейчас жарко, там много трав сушится… Почему я к вам решилась прийти? Я не смогу точно вспомнить, как и почему, но Беус несколько раз упоминал вас.

— Вот как! Но только ли меня? Может, еще какие-то имена звучали?

— Да. Гораздо чаще жандарм называл Осипа Гладкого. И спрашивал — я это точно помню — о том, какие у Степана отношения с ним. Мне это показалось странным. Муж рассказывал мне, что на приеме у Воронцова Гладкий что-то съел не то и вроде как приболел. Но Степан-то тут причем? И что у нас можно было разыскивать?

Увы, для Горлиса, знавшего больше Надежды, всё было достаточно очевидно.

— Я многое тут понимаю. И могу вам рассказать… Позвольте узнать, как вас лучше именовать — Надеждой или Надією?

— Как вам будет удобней… А впрочем — нет. Пока Степан в тюрьме, Надією, как он, — больнее. Зовите Надеждой.

— Хорошо… Прежде всего, Надежда, я хочу сказать: всё, что вы сейчас услышите, хорошо бы оставить между нами. И больше никому не пересказывать. Это может навредить в первую очередь нашему Кочубею.

Собеседница кивнула головой.

— Теперь по сути. Я был на приеме у Воронцова. И там у Степана с Гладким произошла прилюдная стычка. Когда их разнимали, то прозвучали слова, что это «из-за женщины». Я сперва подумал, что то было пустое, ничего не значащее объяснение — самое понятное и первое пришедшее на ум.

— Уверена, что так и есть!

— Но та история имела продолжение. Так вышло — совершенно случайно, — что я стал свидетелем отдельного разговора Степана с Осипом наедине.

Увидев огонек сомнений в глазах Покловской, Горлис тут же поспешил объяснить:

— Я ждал тайной встречи с важным собеседником, и надо ж было такому случиться, что как раз на это место пришли Кочубей и Гладкий. И вот ваш муж тогда, среди прочего, обвинил полковника в том, что тот излишне много говорит в обществе о вас, превознося вашу внешность…

— Но я… Представить не могу, в чем я могу быть виновата.

— Понимаю вас и полностью согласен. Виноваты не вы, а исключительно ваша красота.

Покловская смутилась от этих слов и тоже зарделась.

— Степан, видимо, и сам осознал неловкость своих претензий. И они вскоре помирились. Но дальше случилось непредвиденное. Гладкий начал терять сознание, и, судя по всем симптомам, он был кем-то отравлен.

— О господи! Так вот почему жандармы рыскали среди наших сушеных трав. Искали отруту.

— Полагаю, именно так. Но в действительности ваш Степан делал всё, дабы вывести Осипа из тяжелого состояния. И даже дал ему какое-то противоядие.