С воздуха короткая взлетно-посадочная полоса напоминала ноготок на пальце ноги. Дом осторожно снизился, а после благополучной посадки сунул руку под кресло и вытащил свой ранец. Примерно через час он шагал к своей палатке. Увидев его, молодой, широкоплечий парень двинулся навстречу ему с грацией атлета. Это был Барни.

– Дом, старик, где ты был?

Барни протянул ему банку пива «Стелла», которую только что достал из песчаной ямы, где лед растаял еще несколько часов назад. Ему не надо было и спрашивать, ведь они из одной школьной банды. Барни был капитаном крикетной команды и готовился к играм на первенство Англии, да вот помешала война. Именно Барни помог Дому перевестись в ВВС Западной пустыни. Когда-то они вместе учились летать в Брайз-Нортоне. Теперь казалось, что это было совсем в другой жизни.

В тот день, когда они оба совершили одиночный перелет из Коггерсхилла в Тейм, по их нынешним меркам пустяк, они вместе отправились в местный паб под названием «Квинс Хед» и оттянулись по-королевски. Если бы тогда кто-то из них заявил за кружкой пива, что они будут драться за Англию, они бы со смеху умерли. Главное для них было летать. Теперь, впрочем, тоже, но уже по-другому. Дом видел во взгляде Барни такую же опаску и суровость, какие замечал и у себя. Оба они уже были сбиты и серьезно покалечились, оба убивали врагов и хотели убивать еще и еще. Такими были многие пилоты из их эскадрильи: яростно состязательные на свой ленивый лад – мол, плевать мне на все. Кто-то застыл в шоке. Они потеряли половину друзей, и самой тяжелой была для них потеря Джеко. Они никогда не говорили о нем, разве что косвенно, не напрямую.

Возле своей палатки они выпили по паре банок «Стеллы», а потом Барни, не уличенный в сентиментальности, посмотрел на Дома и сказал:

– Старик, ты как-то переменился. У тебя все в порядке?

Дом ответил, что лучше не бывает.

Барни сообщил, что он летал утром с ребятами из воздушной разведки. Они посмотрели немецкий аэродром в Зиди Нисре и пытались определить, как там расположены взлетно-посадочные полосы. Вернулись целые и невредимые, а остаток дня провели в Каире, поплавали в клубе «Гезира», пообедали и вернулись домой. Вот какая странная сейчас у них жизнь: утром война, вечером развлечения.

– Старик, так как же ты съездил?

– Неплохо. Вообще-то, даже забавно.

Он не мог сказать Барни про Сабу, еще рано. Ему хотелось сохранить в себе как можно дольше это лучезарное чувство, иначе начнется неизбежный треп – мол, певица из ЭНСА, господи, да мы все в них влюблены…

В их палатке пахло карри и грязными носками Барни, горел газовый фонарь, и было оглушительно жарко.

– Ого, попался, гад. – Барни прихлопнул своей грязной подушкой таракана, сидевшего на стенке палатки. – Ну, я рад, что тебе было хорошо, потому что прошел слух, что на ближайшие десять дней все увольнительные отменяются.

Дом бросил на пол ранец и устало растянулся на койке.

– Нас посылают на широкомасштабные учения куда-то далеко в пустыню. Сегодня утром у нас был инструктаж от генерала Дэвиса. По слухам, наступление планируется в ближайшие десять дней.

– Когда мы узнаем точно?

– Не знаю, когда они соизволят нам сообщить.

Барни произнес это в своей забавной манере, растягивая гласные, а в его глазах сверкал потаенный восторг. Дом испытывал то же самое: прилив чистейшего адреналина, не дававший ему спать еще час-другой, несмотря на сильную усталость. Он уже ждал дребезжание телефонного звонка, который вытащит в ранний час из коек его и остальных парней, и все побегут к уже рокочущим боевым машинам. Одновременно он слушал фрагменты песни «Ты для меня все», звучавшие в его памяти. Это неясное, смутное чувство было для него новым. Словно он упал в пропасть с края знакомого ему мира.

Когда сон наконец пришел, ему снилось, что они с Сабой лежат в объятьях друг друга на теплом песке. А по спокойным, голубым водам залива тарахтит моторная лодка с парусами, наподобие фелюки. Саба любила его; он ощущал это как волны света, пронизывавшие его тело. Они плавали вместе в каком-то теплом месте, похожем на материнскую утробу. И все было так просто.

Он заснул прямо в одежде, не раздевшись, сунув под голову свой ранец. Над ними пророкотал «Юнкерс Ju 88»[88]и скрылся в облаке.

На следующее утро после концерта Сабу отвезли в Исмаилию, в мрачноватый многоквартирный дом, где остановился Дермот Клив. Они сидели в ротанговых креслах в маленькой комнате с трещинами на потолке и голой лампочкой над головой. Клив, с розовым свежевыбритым лицом, подливал ей из бутылочки сок лайма. Прежде чем сесть в кресло, он сложил пополам кухонное полотенце и аккуратно постелил его на сиденье, чтобы не испачкать свои льняные брюки, явно новые. Саба поняла, что в этой комнате он бывает редко. Клив сообщил, что он ездил всю неделю по пустыне и составлял программу для армейского контингента. До улучшения ситуации начальство запретило привозить в Каир артистов ЭНСА, а сложности с организацией концертов на удаленных объектах среди пустыни настолько, по его словам, увеличились, что теперь основная ставка делалась на радиопередачи.

– Впрочем, хватит нам говорить об ужасах. – Он вытянул ноги и заложил руки за голову. – Я узнал парочку интересных вещей о прошлом вечере. Первое, что ваш концерт прошел хорошо, и это замечательно. А еще то, что ты после этого уехала и вернулась за полночь. Могу я поинтересоваться, кто тот счастливчик? – игриво добавил он.

У нее возникло детское желание сказать «не твое дело».

– Он мой друг.

– Красавчик, как я слышал, – лукаво сказал он. – Но если он часом станет тебе больше, чем друг, могу я напомнить тебе, что ты не должна рассказывать ему о наших беседах?

Она чуть не подпрыгнула от возмущения.

– Ты следил за нами?

Он достал из нагрудного кармана серебряный портсигар.

– Позволь? – Он закурил, глотнул сок и хмуро уставился на стекло стакана. – Нет, я не следил. Но ты помнишь, что я говорил тебе в Каире? – Он понизил голос. – Никому ни слова. И в следующий раз получай пропуск или спрашивай устное разрешение. Иногда я могу и наказать, если хочешь знать.

– Нам никто не запрещал выходить из лагеря, – прошептала она в ответ. – Я не владею никакими секретами, и нас никто не предупреждал, что мы должны получать увольнительную, чтобы поужинать после концерта в ресторане.

– Ох, темпераментная ты девушка! – Он выпятил губы. – Конечно, вам позволено уезжать из лагеря. Конечно, иначе вы сойдете с ума. Просто у меня есть для тебя две интересные новости, и я бы предпочел, чтобы ты не попала до этого под военный трибунал.