Подобное невнимание к ключевым факторам современной конкурентоспособности — управлению и технологиям — кроется, насколько можно судить, не столько в психологии ряда народов (так как современный ислам не только многонационален, но и в рамках единой религиозной парадигмы поликультурен), сколько в самом позиционировании современного ислама.

Его приверженцами в силу объективных причин становятся люди и общества, не нашедшие себе места в ужесточающемся мире, не выдержавшие глобальной конкуренции. В результате объединяющий и впитывающий их исламский мир вбирает в себя и их качества, не давшие им победить в глобальной конкуренции, и начинает проигрывать свою коллективную игру по тем же причинам, по которым каждый из его членов уже проиграл свою индивидуальную.

Команда, каждый член которой доказал свою неэффективность, может стать эффективной либо в результате могучего преобразующего воздействия со стороны работающего на нее тренера (которого по отношению к исламской цивилизации в целом просто не существует), либо в результате кардинального изменения правил игры.

Наиболее энергичные представители исламского мира пытаются изменить правила глобальной игры за счет террора и даже добиваются в этом значительных результатов, наиболее ярким проявлением которых следует признать создание и функционирование Исламского государства. Однако эта попытка самоубийственна, так как современная война (в том числе ведущаяся террористическими методами) является в первую очередь войной технологий, включая технологии социальные.

И «Талибан», и «Аль-Каида», и Исламское государство создавались, направлялись и эффективно использовались (а Исламское государство используется и по сей день) США для решения своих стратегических целей. Они добивались и добиваются успеха лишь до тех пор и в той мере, в которой они обслуживали интересы своих создателей. Несмотря на всю враждебную риторику и эпатажные символические действия, они служили, служат в настоящее время и будут служить интересам своих стратегических противников.

При этом они укрепляются и расширяются, провозглашаемые ими цели и ценности становятся все более универсальными и привлекательными для потенциальных участников (в том числе и принадлежавших изначально к иным, не исламским цивилизациям).

Однако все их успехи с неизбежностью могут быть только локальными, ибо они в силу неразвитости собственных социальных и управленческих технологий остаются в целом управляемыми и контролируемыми. В отдельных эпизодах они могут выходить из-под контроля и даже наносить вред своим хозяевам (как, например, с убийством американского консула в Бенгази, хотя нет уверенности, что это не было частью внутриамериканской политической игры или борьбы), но эти эпизоды так и обречены оставаться отдельными и служить лишь укреплению и совершенствованию технологий контроля и управления ими.

Индивидуальная или групповая попытка изменить правила глобальной игры, какой бы энергичной и продуманной она ни была, в конечном счете обречена на поражение из-за фатального недостатка ресурсов.

Религиозная экспансия, в том числе и подкрепленная эффективным террором, является несравнимо более масштабной и коллективной по своей природе попыткой изменить эти правила, что позволяет ей достигать впечатляющих, но неизменно частичных успехов. Ведь окончательный баланс борьбы все равно подводится не в андеграунде и не среди маргинализованных частей человечества, а в высших, управляющих слоях развитых обществ и определяется либо по-старому — деньгами, либо по-новому — технологиями, в том числе технологиями организации, управления и формирования сознания.

Исламский же мир располагает лишь растущим числом по-прежнему дурно управляемых людей и деньгами от экспорта нефти, значение (а в последние годы и величина) которых в целом снижается. При этом религиозный образ действия, насколько можно судить на примере самых разных религий и цивилизаций, дополнительно к слабости интеллектуальных и управляющих систем туманит разум, мешает ясному пониманию происходящего и заставляет размениваться на достижение второстепенных, а порой и вовсе вредных с точки зрения глобальной конкуренции целей.

Демографический фактор не позволит исламскому миру потерпеть окончательное поражение, но ресурсная недостаточность не даст одержать победу и даже начать играть в развитии человечества и в мировой политике самостоятельную роль.

Скорее всего, после обрушения человечества в депрессию и распада глобального рынка на макрорегионы исламские фундаменталисты смогут создать некоторый аналог халифата, значительно превышающий территорию, контролируемую Исламским государством в настоящее время. Однако представляется очевидным, что они так и не смогут обрести самостоятельность и будут оставаться кровавой игрушкой в руках глобального управляющего класса и, в частности, руководства США. Осознать собственные интересы и начать их реализацию в качестве отдельного от американского глобального проекта, а не в качестве американского уничтожения или дестабилизации стратегических конкурентов США они, по всей вероятности, не сумеют.

Наиболее концентрированным выражением несамостоятельности исламского мира представляется систематическое использование его лидерами валюты своих основных стратегических противников в качестве средств накопления. Исламский мир может финансировать борьбу с США, включая террористические акты, но, пока он будет делать это долларами (а еще точнее — нефтедолларами, оборот которых полностью контролируется США), речь будет идти не о борьбе ради победы, а о мелком торге ради локальных уступок, ибо победа будет смертельна. А ведь еще Макиавелли учил, что «всякий несмертельный удар смертелен для того, кто его наносит».

Перед этой сохраняющейся и, по всей вероятности, неосознаваемой зависимостью перед Западом меркнет даже животный парализующий ужас, испытываемый лидерами богатых исламских государств перед угрозой «ударов возмездия» со стороны США по построенным ими роскошным дворцам, на противовоздушную оборону которых они не нашли ни денег, ни времени.

Таким образом, исламский мир как целое и как некий смутный прообраз самостоятельного глобального проекта обречен быть хаотичной и неорганизованной силой, способной убеждать, убивать, насиловать и даже побеждать, но не победить, вдобавок ко всему манипулируемой своими стратегическими конкурентами и направляемой ими на решение собственных локальных задач.

Строго говоря, именно так он и развивался до сих пор. Стратегический союз Саудовской Аравии и США возник в первой половине 80-х годов на основе идеи противостояния вторгнувшемуся в Афганистан СССР. При этом, преследуя религиозно-идеологические цели, Саудовская Аравия пошла на ощутимые материальные потери (масштаб которых был описан выше), снизив мировые цены на нефть, что привело ее к прямой финансовой зависимости от США.

Финансирование палестинцев, включая их военизированные организации, шло в силу этой зависимости под ощутимым влиянием США, которые мирились с ним ради финансирования борьбы против Советского Союза, а затем использовали конфликт на Ближнем Востоке в своих глобальных и даже внутриполитических целях. Так, перед президентскими выборами в США 2000 года внезапное обострение, казалось, уже потушенного конфликта нанесло удар по Клинтону, хотя тот вместе с Арафатом успел получить Нобелевскую премию мира.