В Косово и в целом в Югославии с начала 90-х годов мусульмане использовались американцами как инструмент сдерживания стратегического конкурента — Евросоюза; в Синьцзян-Уйгурском автономном районе — как средство создания дополнительных проблем для другого стратегического конкурента — Китая.

Террористические акты 11 сентября 2001 года (если принять не выдерживающую никакого сопоставления с реальностью официальную версию) оправдали вхождение США в Среднюю Азию и стали своего рода эмоциональным мостиком для создания в американском обществе мотивации к последующему нападению на Ирак, необходимому для подтверждения американского глобального лидерства, и снижению мировых цен на нефть.

Характерно, что после них исламский фундаментализм и, в частности, исламский террор стал проблемой исключительно Европы и Азии, но не США. И в настоящее время «арабская весна» и погружение в хаос стремительно расползающегося все на новые регионы Большого Ближнего Востока служат инструментом создания проблем стратегическим конкурентам США, и не более того.

Глобальный проект ислама весьма эффективен на уровне пропаганды и вербовки, но в реальном мире он является всего лишь одним из авангардов той террористической по сути войны, которую США в интересах стабилизации глобальных рынков ведут против всего остального человечества.

Символическому падению Берлинской стены исполнилось более четверти века — вот уже скоро две трети того времени, которое Моисей водил евреев по пустыне. Представляется, что это вполне достойный срок для подведения хотя бы предварительных итогов евроинтеграции, притом что они представляются уже вполне бесспорными.

Сегодня уже вполне очевидно: европейский проект, казавшийся многим образцом для всего мира (о чем говорят соглашения об «ассоциации», подписанные с Европейским союзом такими странами, как Иордания, Марокко, Мексика, Чили и даже ЮАР), остался в самом лучшем случае региональным проектом интеграции. Правда, он действительно обеспечил заблаговременное (в те времена, когда о предстоящей глобальной депрессии еще никто и не думал) формирование крупного и относительно устойчивого макрорегиона.

При этом сейчас уже не вызывает сомнения, что значительная часть надежд на «возвращение Восточной Европы в Европу» не оправдалась (как и надежда на интеграцию Южной Европы), и понять причины этого представляется совершенно необходимым. С другой стороны, все надежды конца 80-х, которые в принципе могли реализоваться, уже гарантированно воплощены в жизнь — и теперь крайне важным понимать, что будет происходить с нашими на глазах становящимися все более опасными и агрессивными партнерами по бизнесу в дальнейшем.

Опыт европейской интеграции важен и потому, что Европейский союз по-прежнему остается наряду с США и Китаем одним из трех мировых экономических центров силы. Этому положению совершенно не мешает его сохраняющаяся политическая подчиненность США. Более того, мы видим в ходе нарастающих по масштабам военных операций и организации нацистского переворота с последующим развязыванием гражданской войны на Украине, как его страны (и даже далеко не всегда в шкуре НАТО) все более выпячиваются вперед американцами в ходе их военных, политических, информационных и экономических агрессий.

Для российского общества исключительно важно и то, что Европейский союз, несмотря на введенные им санкции и демонстрацию откровенно неадекватной враждебности и агрессивности, все еще остается крупнейшим торговым партнером России. Соответственно, представляется необходимым сохранять уверенность в том, что с ним можно будет поддерживать коммерческое сотрудничество и в отдаленной перспективе (хотя грузоперевозки начали переориентироваться на занятую работой, а не нравоучениями Юго-Восточную Азию задолго до украинской катастрофы).

России следует понимать и то, будет ли вражда к ней, доходящая до насаждения животной русофобии, оставаться в «интегрирующейся» Восточной Европе ключевым критерием демократизма, будет ли Польша (не говоря уже о странах Балтии) считать себя, когда ей придется выбирать, кем быть — 28-м членом Евросоюза или 51-м штатом США, и будет ли развитая часть Европейского союза продолжать растаптывать собственные интересы ради демонстрации коллективной ненависти к нашей стране и все чаще — к нашему народу.

Еще более важна культурно-идеологическая составляющая интереса к Европе и ее опыту. Ведь именно в нашем обществе, причем в самых широких и разнообразных его слоях, все еще жива идея Европы как средоточия, квинтэссенции цивилизованности и демократичности как высшего выражения «свободы, равенства и братства». Россия с 1987 года, то есть вот уже более четверти века, живет в условиях национальной катастрофы, именуемой «либеральными рыночными реформами». В условиях еще более быстрой, чем в развитых странах, варваризации мы отчаянно нуждаемся в том, чтобы нашему стремлению к цивилизованности и культуре было на что опереться не только в прошлом, в становящихся все более туманными и мифологизированными воспоминаниях о Советском Союзе, но хотя бы и в настоящем, в современной Европе, и все более остро тревожимся из-за того, что вместо еще недавно казавшихся незыблемыми европейских ценностей все чаще опираемся на воздух.

Европа со времен Древнего Рима и Карла Великого пережила целый ряд интересных интеграционных проектов, и значение нынешнего Евросоюза заключается не столько в его актуальности, сколько в сравнительной гуманности: не будем забывать, что прошлый общеевропейский проект был реализован Гитлером, а позапрошлый — Наполеоном, отказавшимся от активной политической деятельности лишь после физической гибели большинства пригодных к военной службе французских мужчин.

Поэтому Европа необходима России в том числе и как символ и прививка гуманности, даже полностью растоптанной ее собственной повседневной политической практикой. Ее все более очевидная неспособность и, более того, откровенное нежелание выполнять эту функцию также требует углубленного изучения, так как представляется наиболее концентрированным и наиболее ярким выражением угрозы, нависшей в наше время над человеческой цивилизацией.

Выравнивание уровня развития европейских стран не удалось

Уже с середины нулевых годов не вызывает практически никаких сомнений, что европейская интеграция и расширение Европейского союза способствовали не преодолению, но, напротив, усугублению его внутренних проблем.

Ключевая проблема Европейского союза заключалась и заключается в глубочайшей внутренней дифференциации, связанной не только с уровнем развития экономик входящих в него стран, но и с внутренней культурной разнородностью. Носители разных культур, даже таких близких, как французская и немецкая, по-разному реагируют на одни и те же управленческие воздействия, что существенно затрудняет унификацию управления. Что же говорить о странах Средиземноморья! Ситуация кардинально усугубилась в 2004 году, когда единая Европа расширилась, по сути дела, за пределы своих культурных границ, однако в силу налагаемых политкорректностью ограничений этот вызов не только не нашел должного управленческого ответа, но даже не был осознан. (Хотя высокопоставленный представитель Европейской Комиссии и заявлял автору данной книги, что «у нас нет никаких проблем с Болгарией и Румынией, потому что мы не верим никакой информации, которая исходит из этих стран».)