Таким образом, стремительное и уверенное возвышение Китая наталкивается сегодня не только на недостаточность его экологического потенциала или совокупного спроса, который может предъявить человечество на его товары, но, что значительно более серьезно, на ограниченность его собственной цивилизационной природы, на барьеры, воздвигаемые его собственной культурой.

Столкновение с этими барьерами, вынуждая Китай пытаться преобразовать собственную социально-психологическую природу, грозит ему огромным и пока не осознаваемым в полной мере перенапряжением, способным в очередной раз привести эту великую цивилизацию, разумеется, к временному, но от этого отнюдь не менее болезненному и разрушительному (в том числе и для всего остального мира) краху.

Таким образом, существует значительный риск того, что в 2017–2019 годах Китай обрушится в глубокий системный кризис, что, скорее всего, приведет к быстрому (хотя и не молниеносному) срыву человечества в глобальную депрессию.

Данное развитие событий представляется наиболее вероятным, хотя, разумеется, невозможно полностью исключить другие сценарии (в частности, срыв мировой экономики в глобальную депрессию до 2017 года по причинам, не связанным непосредственно с Китаем, или удержание глобальной финансовой стабильности при помощи тех или иных экстраординарных мер в течение некоторого времени и после снижения темпов его экономического роста ниже представляющихся в настоящее время пороговыми 4–5 % в год).

Современные технологии, особенно технологии формирования сознания, парадоксальным образом вселяют новые силы и придают новую жизнеспособность архаичным социальным организмам, которые:

• в силу своей примитивности попросту не воспринимают многие разрушительные технологии, разработанные для сдерживания современных социальных механизмов (так, традиции — лучшее оружие против пропаганды), и защищены от ряда современных вызовов (так, пренебрежение правами человека позволяет запретительно жестоко и в целом действенно карать за наркоторговлю и участие в организованной преступности);

• эффективно используют (в том числе в отношении своих собственных членов) современные технологии, воздействие которых усугубляется неготовностью и неадаптированностью к ним традиционных обществ;

• получают стремительно расширяющуюся социальную базу в силу возникновения технологически обусловленного и практически непреодолимого социального разрыва между обществами и внутри развитых обществ и увеличения благодаря этому доли людей, не имеющих жизненных и социальных перспектив.

Эта новая жизнеспособность перерождается в совокупность качественно новых вызовов, бросаемых современной западной цивилизации целым рядом архаичных социальных организмов, носящих либо андеграудный (включая как культурные, так и преступные разновидности андеграунда), либо религиозный характер.

Наиболее серьезным представляется исламский вызов, носящий выраженный идеологический характер, последовательно и сознательно отрицающий фундаментальные ценности современного западного общества.

Ислам является самой молодой из великих религий мира, что в значительной степени предопределяет как его наибольшую агрессивность и склонность к экспансии, так и социальную ориентированность. Последняя открыла для него колоссальное «окно возможностей». После того как коммунистическая идеология, дискредитировав себя односторонним выходом Советского Союза из холодной войны, перестала выполнять в мировом масштабе функцию общественно-политического выражения органически свойственного человеку стремления к справедливости, ислам смог не только занять значительную часть этой ниши, но и существенно расшить ее.

Собственно, именно выполнение данной функции и вывело ислам за пределы чисто религиозного феномена, придав ему политический характер и превратив в существенный фактор глобальной конкурентной борьбы.

Сегодняшний ислам отличает открытость, облегчающая его экспансию и роднящая его с идеологией: мусульманином может стать всякий человек, практически без исключений, пожелавший этого и выполняющий предписанные (достаточно простые и во многом комфортные) правила.

Ужесточение глобальной конкуренции, отбрасывая «за черту надежды» все большее количество граждан и целые социальные группы развитых обществ и все больше неразвитых стран как таковых, удобряет почву для успешного распространения ислама, который дает новую надежду и новый смысл жизни людям, выброшенным глобализацией за пределы конкурентоспособности.

Ведь, оказавшись неконкурентоспособными, люди и целые народы лишаются самого смысла существования в финансово-экономической парадигме западной цивилизации. Осознавая, что они никогда уже не будут не то что богатыми, но даже просто обеспеченными, они остро нуждаются в альтернативных западным и потому достижимым для себя ценностям.

Важнейшая из них — справедливость, основанная не на рыночном успехе, а на стихийном понимании природного равенства людей и на осознании необходимости предоставления им равных возможностей.

Уход с арены мирового идеологического противостояния коммунизма сделал религию (за исключением протестантизма как идеологии как раз рыночной эффективности и рыночной справедливости) единственным поставщиком этой нерыночной, утешительной, альтернативной справедливости.

Миф об исключительности социальной ориентированности ислама развеивает пример католических священников Латинской и Центральной Америки, которые в 80-е годы стали не менее активной и мощной силой социальных преобразований, чем разнообразные левые повстанцы и политические партии.

Однако католическая церковь слишком институционализирована и централизована для проведения по-настоящему гибкой и агрессивной экспансии. Под угрозой масштабной утраты влияния она смогла реформировать себя в 60-е годы XX века, приблизив священников к пастве (что и обусловило их активную общественно-политическую позицию), однако для прямого и систематического вмешательства в дела общества она осталась неприемлемо забюрократизированной. Мешает ей и государственное оформление, так как в случае прямого действия по реализации ее религиозных догм в той или иной стране государство Ватикан может получить серьезные дипломатические проблемы.

Даже собственно религиозную экспансию католическая церковь ведет крайне вяло и неэффективно, лишь в отношении еще более пассивных и к тому же во многом дискредитировавших себя конкурентов (каким, например, является Русская православная церковь).

Ислам принципиально отличается от католицизма не только нерастраченной пассионарностью, во многом унаследованной от национально-освободительных движений 50–70-х годов и разочарования, которое они принесли своим народам после их впечатляющих побед. Его ключевое отличие заключается в обусловленной его исторической молодостью неформальной и гибкой сетевой структуре управления с низкой степенью бюрократизации и высокой способностью к адаптации. Наконец, отсутствие догматической окостенелости и разнообразие течений позволяют неофиту выбрать наиболее близкое себе, что также облегчает экспансию.