Она качает головой.

– Я не смогу жить с грузом такой ответственности, Ром.

– Она не сделает этого.

– А если сделает? Ты же всю оставшуюся жизнь будешь винить себя.

Пару секунд я думаю, а потом целую невесту в лоб и несусь в спальню переодеваться. Клянусь, если это спектакль, я в последний раз на него реагирую. И нашла ж, сука, меня в соцсетях! Заблокировать ее номер было недостаточно, надо было еще и в соцсетях добавить в черный список. Но если Лена на самом деле решилась на такой шаг, придется мне пообщаться с ее мужем, чтобы тот поставил в известность ее родителей, и Лена легла в клинику, потому что все это выходит далеко за рамки нормальности.

Я торможу у дома Лены и бегу к подъезду. Консьерж открывает дверь и без лишних вопросов пропускает меня внутрь, я даже не успеваю ввести код на домофоне.

– Добрый вечер, – вежливо здоровается мужчина.

– Добрый, – бросаю на ходу, уже несясь к лифтам.

Молю всех богов, чтобы эта дура разыграла спектакль в попытке привлечь мое внимание. Даже сама мысль о том, что она может причинить себе вред, болезненно отзывается в груди. Мне не хочется верить в то, что я все еще испытываю к ней какие-то чувства. Лучше бы это было простое человеческое сочувствие. Я стучу пальцами по бедру, пока лифт мучительно медленно поднимается на нужный этаж, а потом покидаю кабину, как только между дверями образуется достаточный зазор, чтобы я мог в него проскочить. У квартиры Лены я оказываюсь уже спустя пару секунд. Что, если она все же воплотила свою угрозу? Тогда я, наверное, буду винить себя в этом всю оставшуюся жизнь. Хотя в чем тут моя вина? В том, что я с ней расстался и начал жить своей жизнью? Я не могу нести ответственность за ее чувства ко мне и, уж тем более, за ее безрассудство. Вставляю ключ в замок трясущимися пальцами, проворачиваю его и влетаю в квартиру, едва успевая захлопнуть за собой дверь.

Громко играет Элла Фицжеральд, которую так любит Лена, и я слышу, как Рязанцева громко и нестройно подпевает песне. Забегаю в гостиную и резко торможу.

– Ну ты и сука! – цежу сквозь зубы.

Эта дрянь танцует в полумраке комнаты, одетая в кружевной комплект нижнего белья, чулки и туфли на высоких тонких шпильках, больше похожих на иглы. Лена салютует мне бокалом с шампанским и делает большой глоток. Немного напитка проливается ей на подбородок, и Рязанцева хихикает, слизывая насколько достает, а остальное элегантно вытирает пальцем с черным маникюром.

– Ромчик, шампанского? – спрашивает она, подмигивая.

Я не двигаюсь с места и ничего ей не отвечаю. Мне кажется, если я начну шевелиться, то просто вцеплюсь в ее горло и придушу дрянь. Не смогу остановиться. Поэтому пока стою и пытаюсь выровнять свое дыхание. Бархатный голос американской певицы, который раньше мне нравился, сейчас больше напоминает скрип металла о стекло. Он терзает мои барабанные перепонки и царапает нервные окончания.

Лена отставляет бокал на столик и танцующей походкой двигается в мою сторону. Что-что, а подать себя эта сука умеет. Ее бедра соблазнительно покачиваются, подвязки для чулок натягиваются и пружинят, привлекая внимание к безупречно гладкой, шелковистой коже. Я знаю, какая она наощупь, на вкус и как пахнет. Я буквально могу ощутить ее аромат за версту, но это и не требуется. В жилище Лены все пахнет ее туалетной водой, и только сейчас я понимаю, насколько она удушающая. Как и сама Рязанцева…

Я не позволяю Лене осуществить ее задумку и повиснуть у меня на шее. В последний момент, когда она уже тянет руки, я поворачиваюсь боком и прохожу мимо нее в гостиную. Вырубаю стереосистему и громко выдыхаю. В ушах звенит от наступившей тишины, и это приносит удовольствие. Я усаживаюсь в глубокое кресло под огромный нависающий торшер и смотрю на Рязанцеву, которая со снисходительной ухмылкой наблюдает за мной от входа в гостиную.

– Будем играть, Ром-чик? – она намеренно разделяет мое имя, наверняка, чтобы побесить меня. Лена не в курсе, насколько я близок к совершению преступления.

– Играть будешь с пуделем.

– Это болонка! – возмущается она, вспоминая о своей шавке.

– Похрен. Накинь халат. – Я разговариваю спокойным тихим голосом, но в нем Лена наверняка слышит угрозу, потому что она есть, и я совершенно ее не скрываю.

– Зачем он мне? – пока еще игривым тоном спрашивает она и плывет в мою сторону, покачивая бедрами. – Тебе всегда нравилось, когда я без одежды.

Лена не доходит до меня пару шагов, и я торможу ее поднятой ладонью.

– Халат. Сейчас, – рычу тихо.

Ее игривое настроение во мгновение ока испаряется. На лице появляется смятение, а потом и напряжение. Наконец в ее голове заработали шестеренки. Лена быстро подходит к дивану, набрасывает на плечи лежащий на спинке халат и заворачивается в него. Поворачивается ко мне лицом и неуверенно заглядывает в глаза, ожидая дальнейших приказов.

– Сядь на диван.

– Мне нравится твой властный тон, – несмело говорит она, снова пытаясь включить соблазнительницу, но выходит плохо, ее голос подрагивает.

– Села, – повторяю сухо.

Лена наконец-то чувствует бетонную стену, которую я между нами воздвигнул. От нее веет холодом и камнем, и Рязанцева пока не решается даже пытаться ее пробить. Она просто покорно усаживает свою задницу на бархатную обивку и смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Я окидываю ее взглядом, пытаясь понять, почему бегал за ней, словно преданный щенок, столько лет. Она ведь не красивее других женщин. Да, привлекательна, соблазнительна, сексуальна, слегка надменна, но покорна в постели – со всем этим согласен. Но ведь в этом городе тысячи таких же девушек и женщин, если не миллионы. Они тоже умеют все то, что и она. Тоже льют в уши патоку, умеют сосать и быть услужливыми. Тогда почему она?! Откуда такая одержимость?! Первая любовь? Мне кажется, я как раз сейчас переживаю настоящую первую любовь. К своей невесте. Тами – вот кто для меня синоним слова «любовь». Вот кто важен. Кто нужен, и кому нужен я. А Лена… Нет, не понимаю.

– Это была твоя последняя выходка. В следующий раз я вызываю полицию и скорую на твой адрес. Будешь им шампанское наливать.

– Ром, да ты чего? Я же просто…

Я не даю ей договорить. Снова молча поднимаю ладонь, затыкая, потому что слушать ее не намерен. Я пришел сюда высказаться, а не внимать.

– Это было твое последнее сообщение мне или моей невесте. Последнее твое появление в моей жизни. Если ты еще хоть раз появишься на горизонте, я превращу твою жизнь в ад, Лен. Не доводи до греха. Пускай все, что было между нами, останется в прошлом. Не порть воспоминания низкими поступками.

На этих словах она срывается с дивана и бросается на колени у моих ног. От неожиданности я даже застываю, глядя на нее во все глаза. Лена вцепляется в мои колени и начинает рыдать.