— Ты не обязана извиняться передо мной, — говорю я. Хочу подойти к ней. Прикоснуться к ней. Поцеловать ее.

Трахнуть.

Осквернить.

Излить в нее свое семя.

Моргаю, чтобы заглушить голос.

— Я знаю, как странно все это для тебя.

— И для тебя, — говорит она и подходит ближе по опилкам. Она смотрит на меня снизу вверх, в ее красивых голубых глазах тоска, пульс заметно бьется в горле. — Они ведут себя так, будто это нормально. Будто они сильно хотят, чтобы все вернулось на круги своя. Будто последних четырех лет не было.

Я тянусь и беру ее за руку. Ее кожа холодная, но мягкая и нежная. Я обхватываю ее пальцами, чувствуя, какие у нее хрупкие кости. Как легко было бы раздавить ее.

Нужно защитить ее от всего этого.

Нужно защитить ее от меня.

— Думаю, ты права, что не хочешь быть со мной в кампусе, — говорю я ей.

Ее подбородок опускается.

— Нет. Все не так. Дело не в том, что я не хочу быть с тобой…

— Из-за него? — мой голос звучит раздраженно. Ну и плевать.

Ее глаза расширяются.

— Него? — повторяет она.

Ох, она знает, кого я имею в виду. Она притворяется.

— Профессор, — говорю я хладнокровно.

— Профессор Крейн? Нет. Это не имеет к нему никакого отношения. Я просто не понимаю, почему мама так резко изменила свое мнение.

— Возможно, она не хотела, чтобы ты была там одна, но теперь уверена, что я смогу защитить тебя.

Она мгновение изучает меня.

— Ты действительно в это веришь?

— Я бы хотел в это верить, — но не верю. Потому что не знаю, смогу ли защитить ее от самого себя. И ее мать никогда не заботилась о ее защите. Она отдала бы свою собственную дочь волкам, если бы это доставило им удовольствие. Кажется, она и сейчас так поступает.

Только я волк.

Кэт качает головой, покусывая нижнюю губу. Ее внимание переключается на Подснежницу, бледной рукой она гладит лошадь.

— Мама не хочет для меня лучшего. Теперь я это знаю. Я всегда это знала, но не хотела верить. Теперь знаю.

Я не могу удержаться и одариваю ее мимолетной улыбкой, мое сердце наполняется гордостью.

— Ты совсем взрослая, Кэт. Ты наконец-то видишь правду.

— Что ты имеешь в виду?

— Что твоя мать никогда не была на твоей стороне, — говорю я ей.

В ее глазах вспыхивают искры негодования.

— И ты знал? Ты знал и не говорил мне?

— Я не знал, как. Мы были просто детьми, Нарци. Мы были молоды. Я не знал, что видел, но знал, что твоя мать никогда не принимала близко к сердцу твои интересы. Ее волновали лишь Сестры и ковен. То же самое и с моими собственными родителями. Я знал, что им все равно. Они до сих пор не заботятся обо мне. Ты же видишь? Ты всегда это видела. Могла бы сказать мне, но не сказала.

Она опускает взгляд на свои туфли, и я сжимаю ее руку.

— У нас нет заботливых родителей. Повезло, что у тебя был отец. Только он волновался о тебе. Теперь мы должны присматривать друг за другом.

— Присматривать друг за другом? — говорит она с рычанием и вырывает руку. Ее гнев удивляет. — Ты должен был быть здесь, чтобы присматривать за мной! Защищать, когда у меня никого не осталось. Вместо этого ты лишил меня девственности и бросил! Ты бросил меня, Бром!

Ее слова жалят, как крапива. Разве это моя вина?

— Я не лишал. Ты сама мне отдалась. И я говорил, что не помню, почему ушел, — выдавливаю я, чувствуя, как гнев поднимается из того темного места, где находится чужак. — Сколько, черт возьми, раз я должен это объяснять!

— Ты лишил меня невинности, — заявляет она, тыча пальцем мне в грудь. — Ты забрал ее и бросил меня. Ты использовал меня и ушел. Я провела четыре года, думая, что сама виновата в твоем исчезновении!

Я протягиваю руку и хватаю ее за палец, крепко сжимая.

— Я потерялся на четыре года! Я не знаю, что случилось. Думаешь, это все из-за тебя? — я сжимаю ее палец сильнее, чувствуя, как темнота разливается по моим венам. — И к черту твою невинность. Такое впечатление, что ты выбросила ее, как грязную тряпку. Я знаю, что ты трахаешься с профессором.

— Ай! — кричит она, пытаясь отдернуть палец, но я ее не отпускаю. Не могу. — Иди к черту, Бром! — кричит она, пиная меня в голень.

— Я уже был в аду, — усмехаюсь я, темнота бурлит все сильнее. Она хочет завладеть мной. Она хочет, чтобы я предъявил на нее права. — И ад еще не закончился.

— Я закричу, — говорит она, когда я сжимаю ее запястье. Ярость и паника наполняют ее глаза. — Я закричу, если ты меня не отпустишь.

— Ты думаешь, им не плевать? Они этого и хотят, разве ты не видишь?

И при этом осознании темнота рассеивается, и я могу ясно видеть.

Что с ней делаю. Что говорю.

Отпускаю ее руку и отступаю назад.

— Прости, — говорю я, но мой голос дрожит, и слова звучат пусто.

Она смотрит на меня с неприкрытой злобой.

Злобой и печалью.

И предательством.

— Я не хотел… я не это имел в виду, — добавляю я. — Насчет твоей невинности.

Она пристально смотрит на меня.

— Возможно, я не такая уж невинная. Может быть, ты и вправду повел меня по этому пути. Был не только ты. Еще тот фермер. Джошуа Микс.

Я представляю его в своей голове. Коренастый, светловолосый, всегда улыбающийся. Она тоже спала с ним?

— Сейчас ты просто пытаешься причинить мне боль.

Темнота снова начинает накатывать, как прилив.

— Ну и что, вот такая я! — огрызается она. — И да, еще с профессором, но это не… — ее губы изгибаются. — У