— НП. С. 464–468 (с купюрами). СС-7. С. 269–272. Печ. полностью по СС-7.

25а-34. В.Н. Буниной

<Конец апреля 1934 г.>[612]

                         Дорогая Вера.

1) <зачеркнуто: Спасибо за доверие, верно знаете меня>. 1) Все по прежнему (мы с вами уже в той стране, где времени нет, то есть измененной). 2) Не писала: из-за переписки и правки Белого 2) <зачеркнуто: из-за нарывов, которые меня едят поедом> из-за нарывной напасти, которая длится уже два месяца, мне два года назад делали прививку, даже -ки, но я после второй чуть не умерла и врач отказался делать третью (пропидон).

Живу в непрерывном чувстве боли, нытья, похожих на зубную. Хожу на перевязку. Лечусь кустарно. А третья причина — моль. Мои домашние презирают меня за нафталин, наводнение дома молью. Раз днем и вечером жгу сквозные штаны, такие же юбки и так далее. Жгу и в плите. Жгу и вместилище. Каждый день — стираю, сушу. Вообще сейчас убираю — и конца края не видно. Дом переполнен неизвестными предметами, с которым владельцы их расставаться не хотят, им — дела нет: даже не глядят, а когда я умоляю заняться разборкой, объявляют меня сумасшедшей. Уже две недели не пишу ни строки. Выбраться некуда, вот и жду

Печ. впервые. Письмо (черновик) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 24, л. 86).

26-34. В.В. Рудневу

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

2-го мая 1934 г.

                         Милый Вадим Викторович,

Большая просьба:

так как, очевидно, мои стихи «Ода пешему ходу» в С<овременных> 3<аписках> не пойдут[613], верните мне их, пожалуйста, чтобы не пропала работа по переписке, — м<ожет> б<ыть> еще куда-нибудь пристрою, а нет — отправлю кому-нибудь из моих далеких корреспондентов (есть в Харбине, есть в Эстонии)[614] которому это будет — радость. А у меня в П<оследних> Нов<остях> сидит враг[615], могущественный, к<отор>ый не пропускает моего отрывка из «Пленного Духа»[616], горячо прошенного у меня рядом членов редакции, и этим лишает меня 300 фр<анков> — жизни.

Я даже подозреваю — кто*: по личному своему к нему отвращению — вернее: от него (отвращаться от).

Сердечный привет и очень жду «Оды», если еще не погибла в корзине.

                                       МЦ.

Впервые — Новый журнал. 1978. С. 201. СС-7. С. 450. Печ по кн.: Надеюсь — сговоримся легко. С. 51.

27-34. В.В. Рудневу

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

9-го мая 1934 г., среда

                         Дорогой Вадим Викторович,

Спасибо за заботу. Деньги очень нужны, хорошо бы — 300 фр<анков> (режет Мурина школа!). До последней минуты я надеялась на Посл<едние> Нов<ости>, но они моего Белого явно похоронили, хотя сами же просили и даже торопили[617] — (Сами — да не те!) Дело, думаю, в Милюкове, которому, как материалисту, все ду*хи, а особенно «пленный», вроде Белого, ничего на земле не умеющие — должны претить, как мне — все обратное, т. е. все*умение.

Это гораздо глубже, чем вражда личная (да ее и нет!), это вражда — рас, двух особей, и моя, конечно, побита — везде, всегда.

И это мне еще наказание за отвращение к газете — ко всякой, всем![618] Вид ненавижу, лист ненавижу. Брезгую.

Такая роскошь — оплачивается.

Если увидите Демидова[619], запросите — в чем дело? Хотя уверена, что — в том.

Сердечный привет и еще раз спасибо.

                                       МЦ.

<Приписка на полях:>

Будут мне оттиски Белого? Впрочем, Вы всегда даете, а как это меня выручает! Идут но всему свету, даже завидно.

Впервые — Новый журнал. 1978. С. 201–202. СС-7. С. 451. Печ. по кн.: Надеюсь — сговоримся легко. С. 52.

28-34. Н.А. Гайдукевич

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

9-го мая 1934 г., среда

                         Дорогой друг,

— Наконец-то!

Была корь — сначала у сына, потом у дочери, была срочная переписка и правка моего Белого (Пленный дух, — пойдет в следующем № Совр<еменных> Записок) была переписка двух отрывков из него же — для Последних Новостей, заказанных Новостями и не взятых (не выносит меня! да и Белого) Милюковым, наглухо положенных им под сукно, без объяснения причин.

Были и есть — хотя это и неэстетично — нарывы, целая нары*вная напасть, по железа*м, вот уже полных два месяца: компрессы, пластырь, примазка и т. д., а прививки делать нельзя, п<отому> ч<то> я уже, года три назад, чуть не отправилась, после второй, на тот свет — я, с моим железным, но неучтимым (сюрпризным!) сердцем.

А теперь — поиски квартиры, плачевные, потому что ищем мы: Мур и я, — я, совершенно, до ужаса, до неправдоподобия лишенная «Orientirungssinn»[620], с полной атрофией чувства местности, мало — атрофией: с каким-то злостным рожденным даром идти всегда — не туда, и даже не в обратную сторону (тогда было бы просто!) но еще куда-то в третьем направлении, неучтимом, как мое сердце, я, у*чащая свою улицу наизусть, как когда-то «точные науки», которых не понимала, я, после года житья не узнающая своей «Lazare Carnot», я, умеющая ходить только по прямой линии и которую бы нужно было водить как слепца — и Мур, которому девять лет, которому все время хочется свистеть, который, зная меня, не верит ни в какие бытовые удачи, которого на «новой квартире» интересует только собака (будет или нет?) или качели (если «павильон с садом») и, во всяком случае, забор перед носом, через который ему никак не удается заглянуть в чужой (м<ожет> б<ыть> наш будущий) двор. Так что, выходит, не он меня водит — как собака — слепого, а я