Я вскочила с кровати и начала мерить шагами комнату, потом включила свет и пригляделась к девушке. Это Клара, беременная, отвернулась, чтобы не смотреть, как он умирает? «Молись за нас»? Или это он нарисовал? И ему, измученному болезнью, хватило сил? Последний дар любви? Как страшно. И для него, и для нее.

Захотелось разбудить Маттео и рассказать. И Люси тоже. Но на дворе глухая ночь. Я подошла к окну и вдохнула холодный воздух. Нет, Клара, может, меня и захлестывает, но я ничего не придумала. Это ты. Неудивительно, что он тебя любил.

Лидия и Люси пили кофе в гостиной перед отправлением Лидии на чердак. Я вытащила Маттео из комнаты с фреской. Все уставились на меня в недоумении. Было полдевятого утра.

— Это она, — объявила я, встав посреди комнаты.

— Что она? — не понял Маттео.

— Нарисовала. Она автор.

— Автор фрески? — догадалась Лидия.

— Да, я просто уверена.

Я принялась перечислять свои вчерашние озарения: намеки на «мечту», «работу», «дар», «бриллиант», упоминание Таддеа, что Клара пропадает в мастерской Винченцо, кисти, предположение Рональда насчет наблюдательного ученика, могилу музыканта (если это могила), устремленность девушки на фреске куда-то за пределы изображения. «Лаура». Кто еще это мог быть? Я, сама того не сознавая, видела все детали фрески исходящими от нее, а не от него.

— Что скажете? Фреска была данью памяти, прощальным подарком, вершиной ее мастерства. А потом она умерла.

Все молчали, глядя на меня без выражения. Лео, поскольку я единственная из всех стояла, запрыгал вокруг моих ног, решив, что мы идем гулять. Я подхватила его на руки.

— Что, слишком бредовая мысль?

— Нет, — ответила Люси. — Всего-то чуть-чуть изменить угол зрения — и все складывается. Не он, а она…

— Да. Клара.

— Почему Таддеа не могла написать чуть понятнее? — посетовал Маттео.

— Она ведь упоминала, что, по словам какой-то там сестры, Клара у них самая лучшая, — вспомнила Лидия. — И это в контексте того, что Таддеа рассказывает о своих рисунках, значит, они занимались живописью. Таддеа вообще в подробности нигде не вдается.

— Клара… — повторил Маттео. — Клара? Что ж, если вы так считаете, надо читать дневник, и, даст бог, она там выразится яснее. Если, конечно, это Клара.

— А ты, Маттео, что думаешь? Гениальный неизвестный художник? Великий живописец начала шестнадцатого века? Джорджоне или ранний Тициан, как сказал Рональд? Талантливый ученик?

— Ничего себе история получается, — пробормотала Люси.

— Но сходится неплохо, — высказалась Лидия. — И какое невероятное может выйти открытие. Что нам нужно для подтверждения? Что у нас еще есть кроме дневника? Монахини…

— Да, но чтобы делать какие-то определенные выводы и заявлять о сходстве с «Лаурой», нужны основательные факты, — решил Маттео. — Нужны подготовленные доказательства, иначе это все досужие домыслы. Клара… Что ж, в конце концов, почему бы и не женщина? Здесь ведь женское царство.

— Джорджоне в него проник, — улыбнулась Люси. — И ты тоже.

— Верно, вы правы. Все, что угодно. Клара вместо Джорджоне. Боже правый…

Мы умолкли, а потом вдруг разом встали и пошли в комнату с фреской, где Фабио и Альберто корпели над свитком. Они подвинулись, и мы вчетвером воззрились на изображение свежим взглядом. Я, не оборачиваясь, догадывалась, что у Люси слезы на глазах.

Неужели, правда? Неужели этот шедевр, погребенный под слоями штукатурки на несколько столетий, принадлежит кисти необычайно талантливой двадцатилетней девушки, которая не прожила и года после его создания? Я попыталась представить ее с красками и кистями, на подмостках, здесь, в этой комнате, такую юную, с Бог знает какой бурей в сердце. Клара.

Забирать перевод отправили меня. Бюро располагалось рядом с Госархивом, где познакомились Рональд с Лидией. Я шла по карте, которую мне набросала от руки Лидия, но местность оказалась на редкость запутанной. Я знала, что ориентирами мне должны служить кампо деи Фрари и огромная церковь. Архивы хранились в бывшем монастыре, примыкавшем к церкви Фрари, а бюро переводчицы — в соседнем переулке.

Я в отчаянии свернула в какую-то безымянную улочку, но она вдруг неожиданно вывела меня на открытое пространство, и вот они, пожалуйста, — кампо деи Фрари и церковь. В Венеции нельзя куда-то дойти самой, тебя туда вынесет, чтобы ты преисполнилась удивления и благодарности.

С помощью карты я довольно быстро отыскала бюро — маленькую каморку в мрачном здании. Переводчица, молодая женщина строгого ученого облика, передала мне бумаги в коричневом конверте, взяла оплату, выдала квитанцию, а потом, сняв очки, посмотрела на меня милыми выразительными темными глазами и сказала:

— Простите, мое дело только перевести… Но я плакала. Здесь ксерокс, — похлопав по конверту, добавила она. — Печальная история. Передавайте привет Лидии.

Вид у нее был растроганный.

— Спасибо, — ответила я. — Грацие.

Эта женщина знает историю Клары. И она растрогана. Что же тогда будет со всеми нами?

Я добрела обратно до кампо и решила заглянуть внутрь внушительной массивной церкви. Всего одним глазком, а потом вернусь. Хотелось ненадолго освободиться, отвлечься от нашей навязчивой идеи.

День стоял прохладный, напоенный солнцем, люди вокруг жили своей жизнью, не подозревая, какой историко-культурный катаклизм мы собираемся на них обрушить. Я отлынивала от дел — самое приятное занятие в мире.

Церковь оказалась огромной, гулкой, заполненной вычурными изваяниями. Обнаружив краткий путеводитель, я двинулась по нему. Слева — могила Кановы. Кто такой Канова, я так и не вспомнила, но пирамидальное надгробие, элегантное, стильное, на фоне всех этих резных завитушек вокруг, мне понравилось. Впереди за хорами, перегораживающими главный неф, над алтарем красовалось огромное полотно Тициана «Вознесение Девы Марии», плотно заполненное людскими фигурами. С моими скудными познаниями в живописи сложно было бы сказать, на чем строилось его великолепие, да и не трогали меня такие полотна, однако великолепие, несомненно, присутствовало. Я, не задерживаясь, двинулась обратно по параллельному проходу и там, напротив Кановы, наткнулась на массивный памятник Тициану — холодный и бездушный, как фасад, украшенный скульптурами. Интересно, Рональду бы понравился? Не чувствуя ни малейшего отклика в душе, я с радостью выбралась из этого склепа на яркое солнце.

Пропустив первый завтрак, я намеревалась не пропустить хотя бы ланч, но обилие света и воздуха располагало к прогулкам. Однако я сдержалась. Пустившись по карте в обратный путь и двигаясь по лабиринту улочек на север, я вдруг заметила краем глаза табличку в окне облупившегося дома. «CHIROMANTE» — гласила она, а чуть пониже для туристов следовала приписка: «Чтение мыслей. Таро. Гадания по ладони». Таре. Надо нам с Лидией прийти сюда и выяснить, что означает карта Клары, а заодно — что готовят нам наши собственные судьбы. Загадочная ты натура, Нел, — церковь не признаешь, зато собралась всецело положиться на какую-то шарлатанку. «Но мы ее даже еще не видели, — возразила я сама себе, — вдруг она и впрямь отличная пророчица». Я определенно предпочитаю интуицию доктринам. Как знать, а может, она неоплатонистка? Я кое-как нацарапала адрес.