Но самым важным было ощущение Близости. Ощущение присутствия чего-то действительно вечного. Здесь был росток нового мира. Мира, который затронет каждого из миллиардов жителей земли. И он, Тенгиз Саянов, – один из первых!

Тенгизу было не так много лет, и от подобных мыслей голова его кружилась. Он чувствовал себя избранным, призванным. И то, что божественное существо, Пан, находит его таковым, было важнее той избранности, какую давали деньги или привилегированное воспитание. Это было признание свыше, признание того, что не из-за положения в обществе или остроты ума, а сам Тенгиз, по сути своей, – избран. И останется избранным, что бы ни случилось.

У Тенгиза замирало сердце, когда он думал о будущем… И все-таки в глубине души он готов был отдать это будущее ради настоящего. Любовь Лоры, дружба Данилы, благосклонность Анка… И райская природа вокруг. Разве мог он получить всё это не по избранности своей? Разве такое можно, например, заслужить?

– О чем ты думаешь? – спросила Лора.

Она училась жонглировать камешками. Подбрасывать пару голышей одной рукой у нее получалось неплохо, но с третьим – не ладилось.

– О многом, – рассеянно отозвался Тенгиз.

«Он что, подражает брату?» – подумала девушка.

Но если от медитирующего Анка исходило нечто холодное, тревожащее, то задумчивое лицо Тенгиза наводило на мысль о предвкушаемом удовольствии.

И здесь Лора была очень недалека от истины.

– Привет! – сказал Жилов, спрыгивая вниз. – Мы принесли фрукты!

Он высыпал на песок содержимое превращенной в мешок рубашки М'Танны. Бананы, манго, кокосовые орехи, финики.

Анк открыл глаза, улыбнулся по очереди Жилову и М'Танне. Африканец расплылся в счастливой улыбке.

– Угощайся! – предложил Жилов.

– Нет, – сын Древней покачал головой. – Благодарю!

– Aп! – воскликнул Данила, смахивая ножом макушку ореха. Тенгиз узнал это движение, вспомнил прошлую ночь…

«Господи, ведь и суток не прошло!» – изумился он.

Жилов бросил орех Лоре. Когда девушка поймала орех, немного молока выплеснулось ей на грудь. Кромка прибоя, поднятая приливом, плескалась у ее ног.

Я пишу его, на краешек присев.

Не гомеровский накатный перепев.

Не клешнинка и не раковинный шум.

Я пишу его, поскольку я пишу.

Я дышу его, пашу его и пью.

Я не меньше, чем тебя, его люблю.

И тоскую по нему, как по тебе.

Как по-жадному, – так ждут – не по судьбе!

Утешай меня, утишь меня, укрой!

Вот лежит не предо мной моя любовь!

Лора стерла ладонью с груди сок и сполоснула руку в соленой воде.

Море плачет, море гладит берега.

Причитает, приметает волн стога.

Каждый камешек обласкан, обелен!

Обнимаю всех, кто был в него влюблён!

По шипению, по гальке, по камням

Бородатым, как по шахматным коням.

По уключинам, по солони во рту…

Вот быки его, как облаки в меду!

– Лора! Лора!

Тенгиз стоял рядом, протягивая ей очищенный желтоватый плод.

– А, спасибо! – рассеянно проговорила девушка.

Тенгиз опустился рядом, касаясь плечом согнутой в колене ноги Лоры.

Море дарит и хранит свою любовь.

Море больше и полней материков.

Море дышит облаками и горит.

Море – то, что пьет и бьет меня внутри.

Бархатистое, как ямки у ключиц.

Море любит нас не более, чем птиц.

– Все будет хорошо, – сказал Анк.

И Лора сообразила: вот уже несколько минут она не сводит с него глаз.

– Хорошо? Что? – спросила она неожиданно резким голосом.

– Не беспокойся. С вами все будет хорошо!

– Я и не беспокоюсь!

Данила Жилов, прислонясь спиной к теплой каменной глыбе, наполовину утонувшей в песке, ритмично сжимал и разжимал кулаки. Его мышцы постоянно требовали движения.

«Девочка что-то чувствует», – подумал он.

Анк, сидящий с подогнутой под себя ногой, напоминал ему рисунки Будды-Майтрейи, которые он видел когда-то давно в монастырях Тибета.

– Данила, – попросила Лора, – дайте мне, пожалуйста, свой нож.

– Пожалуйста!

Жилов запрокинул голову и посмотрел вверх, на зеленые кроны, затем – на красный солнечный диск, наполовину утонувший в океане…

«Чудо…» – подумал он и закрыл глаза, чтобы увиденное отпечаталось в памяти.

Лора решила попробовать с помощью ножа Жилова привести в порядок ногти. И ей это удалось: лезвие ножа было острее бритвы.

Время от времени девушка поглядывала на сына Древней. Вскользь. Будто случайно.

Лора не доверяла этому юному божеству. Инстинктивно. Женское чутье. Она понимала, что с ее стороны недоверие к Анку – просто свинство. Он, как-никак, спас ее от очень большой мерзости.

Мысленно Лора употребила более крепкое слово. В мыслях или когда была одна, Лора Кострова не стеснялась в выражениях. Этак лет с десяти, когда она тайком и с огромным удовольствием выговаривала все известные неприличные слова.

Друзья Лоры очень мало знали о том, что у нее внутри. Ее экстравагантность, злой язык, дурные привычки… Малютка Лора, которая цитирует классиков и ругается, как байкер. Лора, которая вечно ходит без трусиков, но при этом – совершеннейшая ледышка…

Тенгиз был первым, кому удалось заглянуть за занавес…

«Как они общаются, эти братья! – с возмущением подумала девушка. – Тенгиз глядит на него как на китайскую вазу девятого века, а этот божок вещает будто с хрустального постамента!»

Хотя, будь у Лоры такое божественное могущество, как бы она себя вела? Вон, кстати, сидит доказательство этого могущества, Данила Жилов. Помолодел на двадцать лет. «Но черт меня побери, – подумала Лора, – если этот помолодевший Данила доверяет своему благодетелю на йоту больше, чем прежде!»

А вот Тенгиз ничем не лучше сопливого М'Танны. Готов перед Анком на брюхе ползать.

Лора понимала, что может быть не права… Ну и наплевать!

– Тенгиз, – предложила она, коснувшись плеча друга, – пойдем искупаемся.

Тенгиз тут же посмотрел на Анка. Сын Древней молчал. Улыбался ласково-отрешенно.

«Вот гад!» – подумала Лора.

Она встала, намереваясь вскарабкаться наверх и перебраться к защищенной скалами лагуне.

Тенгиз поднялся, собираясь последовать за девушкой.

– Купаться можно и здесь, – произнес Анк, глядя в пространство.