Эдриенн сжала губы и отошла от портрета. Она не хотела больше на них смотреть, но не смогла удержаться, чтобы не подойти к следующей картине.

На лице миссис Эшберн не было ни капли сдержанности мужа. Ее рот был открыт, а тонкая полоска слюны соединяла передний зуб с нижней губой. Глаза остекленели от сдерживаемых слез, а одна рука поднялась, чтобы схватиться за шею. На изящной руке были видны вздувшиеся вены.

Хватит. Я больше не хочу этого видеть.

Но она вновь не смогла удержаться и повернулась к следующей картине. Эдит.

На лице ребенка не было ужаса, только холодная решимость. Она смотрела прямо перед собой, внимание сосредоточилось на наблюдателе, а мышцы лица напряглись, но вовсе не от страха.

Ты не расстроена. Конечно же, нет. Потому что ты убила их, не так ли, Эдит? Ты была бессердечной психопаткой даже в детстве.

Нарисованные глаза моргнули.

Эдриенн отшатнулась и издала сдавленный визг, когда подвернула раненую лодыжку. Чтобы не упасть, девушке пришлось схватиться за столик. Спиной она ударилась о стену, заставив портреты раскачиваться из стороны в сторону. Люди на картинах демонстрировали безмолвный ужас, словно художнику удалось запечатлеть последние минуты их жизни на этой земле.

Что-то шевельнулось в зеркале, которое Эдриенн повесила в середине коридора. Мельком она увидела выпученные белесые глаза, затем один из портретов, на который она наткнулась, сорвался с крючка и с грохотом упал на пол.

Чары рассеялись, и Эдриенн как можно быстрее запрыгала к двери в конце коридора. Всю дорогу она не сводила глаз с грязного, потертого ковра и подняла голову только тогда, когда повернула ручку и ввалилась в свою комнату, затем прислонилась спиной к прохладной двери. Ее сердце бешено колотилось, а в груди все сжималось. Было гораздо легче мириться с присутствием Эдит, когда та была заперта снаружи, и их четко разделяли стены дома. Но влияние духа, казалось, просачивалось внутрь. Эдриенн затошнило.

Терпеть осталось недолго. Скоро я услышу, как по подъездной дорожке мчится помощь, и больше никогда не увижу Эшберн.

Она рывком распахнула дверцу шкафа и вытащила свой дорожный чемодан. Она положила его на кровать, откинула крышку и начала закидывать в него свои вещи.

Здесь тихо.

Эта мысль возникла из ниоткуда. Эдриен застыла, наполовину сложив джинсы, и прислушалась. Стало не просто тихо. В комнате не было ни звука, и даже стук ее собственного сердца и звук дыхания звучали приглушенно.

Слабый, тонкий гул прорезал тишину. Он был почти неразличим, но из-за, неестественного напряжения его невозможно было не заметить. Эдриенн подняла глаза на звук и обнаружила себя стоящей лицом к зеркалу, которое она оставила на комоде.

В зеркале отражалась большая часть комнаты. Эдриенн видела себя, застывшую у кровати, слегка согнувшуюся, чтобы положить джинсы в дорожный чемодан. Ее волосы были спутаны, а кожа имела грязный бледный оттенок – свидетельство нескольких дней постоянного стресса и страха.

А позади нее, прямая, как шомпол, аккуратно сложив руки поверх юбок, стояла Эдит.

Эдриенн вздохнула и повернулась лицом к незваной гостье, подняв руки в защитном жесте. Позади никого не оказалось.

Она уставилась в пустоту, слишком испуганная, чтобы даже моргнуть, затем снова повернулась к зеркалу.

Фигура исчезла. В отражении осталась только Эдриенн, бледная и дрожащая, с зажатыми в руках мятыми джинсами.

Было заманчиво думать, что она ошиблась – что изображение было результатом ее воображения или игры света – но Эдриенн знала, что она видела. Дух в зеркале был совсем не похож на искалеченное, обнаженное чудовище снаружи. Отражение было высоким, гордым, одетым в одно из элегантных черных шелковых платьев из комнаты Эдит. Седые волосы были собраны в гладкий пучок на затылке. Ногти призрака были чистыми и коротко остриженными, выражение лица – спокойным и твердым, а осанка – безупречной.

Несмотря на все различия, кое-какие сходства все-таки проскальзывали: морщинистая кожа вокруг глаз, стальной оттенок волос, острые скулы. Руки, аккуратно сложенные перед собой, резко выделялись на фоне черных юбок. Длинные костлявые пальцы невозможно было забыть.

Две версии Эдит. Одной из них, несомненно, была женщина, которая каждый день приходила в город и пугала детей. Другая вернулась в старый дом, растеряв всю свою человечность.

Эдриенн ощутила тошноту. Она вертелась из стороны в сторону, проверяя зеркало и комнату несколько раз. Слабый звон исчез, но притупленное ощущение осталось. Оно росло и давило на нее, заставляя сердце усиленно биться, во рту все пересохло.

Эдриенн вновь повернулась к чемодану и вздрогнула, когда ее взгляд упал на окно. Мир снаружи исчез.

С открытым ртом, вытянув дрожащие пальцы вперед, Эдриенн подошла к окну. Она прикоснулась к стеклу, ощутила его холод и снова прижала руку к груди.

Деревья, заросший сорняками двор, небо… все исчезло, словно этого никогда и не было. Все вокруг стало темно-серым.

Сквозь муть все еще пробивался слабый свет, но он был настолько тусклым, что Эдриенн показалось, будто она погрузилась в сумерки.

Затем часть серого закружилась, и девушка осознала, что снова может дышать. Это просто дым, вот и все.

Она отошла от окна, все еще щурясь на густой серый туман, и нахмурилась. Она не должна была видеть дым, и уж точно не такой густой. Эшберн стоял на вершине холма. Каким бы легким ни был ветерок, дым все равно должен уноситься прочь.

Эдриенн бросила джинсы, которые держала в руках, и поспешила к двери. Ей не хотелось возвращаться в коридор с искаженными картинами, но ей нужно было выглянуть наружу, а с чердака открывался лучший вид на дом.

Подниматься на третий этаж было трудно. Ступеньки прилегали к стене, но на ней не было ни креплений, ни перил, так что Эдриенн не за что было удержаться. Сделав первые несколько шагов, она повернулась, села на лестницу и остаток пути проделала сидя. Выглядело это унизительно, и Эдриенн испачкала всю одежду в пыли, но такой подъем оказался быстрее, чем обычный способ.

Слова, вырезанные на высокой черной двери в верхней части лестницы, привлекли ее внимание. Поднимаясь и отряхиваясь, она прочитала знакомую фразу.

Слова звучали загадочно – возможно, пришли к Эдит во время приступа безумия – но упоминание о семье почему-то казалось важным. Сначала Эдриенн предположила, что причиной тому было горе. Теперь чувство вины казалось более вероятным мотиватором. Твоя семья все еще мертва. Возможно, Эдит сожалела о том, что сделала. Пыталась ли она воскресить своих родителей тем же способом, каким ей удалось воскресить себя? Не в силах решить эту загадку, Эдриенн толкнула дверь и вошла.