***

На всей в общем-то благоприятной для Британии дипломатической картине с момента выхода в море оперативного соединения оставалось одно большое пятно — Соединенные Штаты. Ядерные стратеги приходили в ужас от инцидентов вроде вторжения на Фолклендские острова. Один из их сценариев третьей мировой войны основывался на стимулировании русскими некой обманной акции в затерянном уголке земного шара для отвлечения политического внимания и военных ресурсов от и из Европы, каковая ситуация предоставила бы русским благоприятную возможность для нанесения превентивного удара. (Опасения в отношении подобного финта озвучивались британской разведкой до вторжения.) Первоначально реакция Вашингтона предполагала, что случай с Фолклендскими островами не дотягивал до статуса такого отвлекающего маневра. Вечером дня нападения Джин Киркпатрик в компании с заместителем Хэйга, Уолтером Стесселом, и Томом Эндерсом отправились на званый ужин в их честь, данный аргентинским послом в США, Эстебаном Такачем. Британский посол, сэр Николас Хендерсон, заметил, что все это выглядит, как если бы он ужинал с иранцами в ночь захвата заложников в Тегеране. Киркпатрик не принадлежала к числу тех, кто поливает раны миррой, если под рукой есть что-нибудь попроще. Она ответила, что-де Америка всегда придерживалась нейтралитета в вопросе суверенитета Фолклендов, и «если аргентинцы владеют островами, то передислокация туда войск не является агрессией». Киркпатрик, как терпеливо объяснял американский делегат, была академическим, а не профессиональным дипломатом.

Подозрения Лондона в отношении американских позиций и действий на заре кризиса вполне и вполне понятны. Вялая реакция на первые попытки Каррингтона привлечь внимание США к проблеме, запоздалый звонок Галтьери, упор на «беспристрастность» и американская дружба с Аргентиной, пустые призывы Рейгана к сдержанности — все это не позволяло Британии видеть в Америке надежного союзника точно так же, как обстояло дело во время Суэцкого кризиса. Вдобавок к этому очевидные трещины в отношениях между Хэйгом и Рейганом, а внутри Министерства иностранных дел между Хэйгом и Киркпатрик, самым зловещим образом напоминали разногласия Даллеса и Эйзенхауэра в 1956 г. В те первые выходные «Фолклендская команда» Хэйга совершенно погрязла в спорах по вопросу предполагаемой роли Америки в сложившейся ситуации. Администрация пустилась в плавание по морю конфликтующих мнений и нерешительности. Находились желающие оставить кризис на волю Организации американских государств или, по крайней мере, — отдельных латиноамериканских стран. Иные видели в роли достойного посредника ООН. Другие считали обязанностью США усадить за стол переговоров двух повздоривших союзников Америки. Вице-президент Джордж Буш, официально назначенный при Рейгане специальным уполномоченным по улаживанию конфликтов, держался в сторонке.

Вашингтон не тот город, у которого рот на замке. Ко вторнику споры выкристаллизовались и приобрели некую форму в офисе Хэйга, где состоялся разговор между Эндерсом и весьма экстравертивным заместителем секретаря по европейским делам, Лоренсом Иглбергером. Эндерс твердо считал сущим безумием для США пожертвовать новыми и с таким трудом завоеванными позициями в Южной Америке. где целый ряд государств балансировал на грани марксизма. из-за каких-то Фолклендских островов. Иглбергер, как и Хэйг, принадлежал к атлантистам[145]. Он испытывал уверенность в целесообразности оказания верной поддержки союзнику по НАТО как ключевого момента для европейской безопасности. Словом, налицо классическая дилемма современной американской внешней политики.

В конечном счете победу одержала идея посредничества. Сторонники ее могли, по крайней мере, привести в качестве довода предоставляемый ею администрации шанс отдалить определенный момент, когда придется «склониться» к той или другой стороне. Выступая против лучших решений, предлагавшихся помощниками, Хэйг взялся сам сыграть роль посредника, о чем соответственно и уведомил Белый дом. На следующий день Рейган провел заседание «мини-Совета по вопросам национальной безопасности», как сам не без пренебрежения окрестил то собрание. Чувствуя в выборе Хэйга притязания на роль сильной стороны, президент просто напутствовал государственного секретаря сделать все от него зависящее и беззаботно отправился с визитом к мисс Клодетт Кольбер[146] на Карибы.

Александер Хэйг, безусловно, видел проблему Фолклендских островов великолепной сценой, где бы представилось удобным довольно безопасно и, как он надеялся, относительно легко разыграть карту великого государственного мужа и истового борца за мир. Использование им челночной дипломатии в вопросе Фолклендов здорово напоминало шаблон недавнего предшественника, Генри Киссинджера, хотя выбранное поле деятельности было едва ли столь же благодатным, как нива Ближнего Востока. Но, по крайней мере, первоначально, предзнаменования казались заманчивыми. Судя по всему, ни Британия, ни Аргентина воевать не хотели, не говоря уже о ведении дорогостоящей кампании на море и в воздухе. Да и дело-то, если разобраться, выглядело этаким смехотворным: суверенитет над почти никому ненужной группой островов где-то на задворках земной географии. Хотя в Америке признавали неправой Аргентину, мало кто в Вашингтоне верил, что британцы не пойдут на значительный компромисс для предотвращения военных действий. В конце-то концов, они столько лет вели переговоры по поводу передачи островов Аргентине.

«Боинг» 707 Хэйга, оснащенный спальными местами, письменными столами, радиотелефонами, фотокопировальными аппаратами и переполненный радужными надеждами политиков, поднялся в небо ночью в среду, 7 апреля, взяв курс в направлении Лондона. В чреве самолета разместилась сравнительно небольшая по численности команда, возглавляемая Эндерсом и включавшая в себя Дэйвида Гомперта, заместителя Иглбергера как «европейского» представителя. Вернон Уолтерз присоединился к компании позднее. Хэйг настаивал на недопущении в свиту сотрудников прессы. Он был пока только подмастерьем, и ему лишь предстояло выучиться манипулировать СМИ с такой же легкостью, как удавалось это Киссинджеру.

Британцы ни в коем случае не обрадовались гостю. В Уайт-холле уже шептались об «американском вероломстве», да и вообще любой «справедливый» переговорщик по вопросам чистого принципа выглядел подозрительно. Миссия Хэйга всецело вызвала одобрение Коста Мендеса, но Тэтчер соглашалась на посредничество и переговоры только при обязательном принятии во внимание резолюции 502 и на условиях готовности Хэйга «поддерживать усилия до конца». Дабы расставить все точки над «и», кабинет объявил об установлении запретной зоны в радиусе 200 морских миль (370 км) вокруг Фолклендских островов, начиная со следующего понедельника, — примерно тогда, как рассчитывали, в данном ареале появится «Спартан». Запрет на судоходство был наложен, пока самолет Хэйга находился в воздухе.

***

К тому моменту британский военный кабинет набрал обороты. Совещания на Даунинг-стрит начинались каждое утро в 9.30 (или в Чекерсе в большинстве случаев в выходные). К тому времени Министерство обороны раскладывало по полочкам свои последние отчеты о состоянии оперативного соединения, а Министерство иностранных дел успевало просмотреть телеграммы, в том числе и сообщения конца прошлого дня из США. Заседание открывалось докладом самого Левина, сопровождавшимся комментариями Нотта, презентацией Пимом переговорной позиции. Затем наступал черед общего обсуждения. Решения рассылались по Уайтхоллу задолго до ланча, после чего высокопоставленные гражданские служащие собирались вновь, дабы проконтролировать выполнение распоряжений и приготовить материалы для следующего дня. Сущность механизма заключалась в плотности его рабочего процесса. Количество участвующих учреждений сводилось до минимума, не вовлеченные в оборот напрямую структуры оставались в стороне, вследствие чего приобретали особую значимость связующие функции Паллисера. Ближе к концу войны некоторые члены ощущали начало этакого уплотнения артерий системы, что обычно выражается в предоставлении слишком большой власти секретариату кабинета министров. Однако в таком положении военный кабинет обладал большей гибкостью и располагал реальной полнотой власти. Как обнаружил в свое время Черчилль, правление с помощью маленького, всесильного кабинета есть сущее благословение для премьер-министра, однако, если Вестминстер и Уайтхолл и будут мириться с ним в дни войны, воссоздать нечто подобное в мирное время возможным не представляется.